1685 г. декабря 11 — 1687 г. июля 17 (Датируется временем выдачи наказной памяти посланцам и возвращения их в Москву). — Статейный список посольства подьячих Н. Д. Венюкова и И. Фаворова в Цинскую империю

/л. 1/ Лета 7194-го декабря в 11 день великие государи цари и великие князи Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич, всеа Великия и Малые и Белыя Росии самодержцы, указали Государственного Посольского приказу подьячим Никифору Венюкову да Ивану Фаворову¹ ехать с своею великих государей грамотою х китайскому хану в гонцах.
[26] А об отпуске их ис Тобольска и из Енисейка чрез Селенгинской острог и о даче /л. 1 об./ им великих государей жалованья и хлебных запасов и вина, и о толмаче и казаках посланы с ними, Никифором и Иваном, великих государей 2 грамоты из Сибирского приказу. Да им же, Никифору и Ивану, о пропуске и о вспоможении дана великих государей грамота (См. док. 1685 г. декабря 13. — Грамота царей Ивана Алексеевича и Петра Алексеевича монгольскому Тушету-хану Чихунь Доржи о пропуске через его улусы в Цинскую империю посланников Н. Д. Венюкова и И. Фаворова) к мунгальскому Очирою Сайн-хану. Да с ними ж, Никифором и Иваном, по/л. 2/слал царственные большие печати и государственных великих посольских дел оберегателя, ближняго боярина и наместника новгородцкого князя Василья Васильевича Голицына² китайского хана к полковому воеводе к Пунгехену³ с товарыщи дружелюбной лист.
Великих государей царей и великих князей Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцев, и у великой государыни, благоверной царевны и великие /л. 2 об./ княжны Софии Алексеевны у руки были декабря в 6 день. С Москвы поехали декабря в 20 день, в Тоболеск приехали генваря в 14 день. И того же числа боярину и воеводам князю Петру Семеновичю Прозоровскому с товарыщи великих государей грамоту подав, говорили, чтоб он, боярин и воевода, по той их великих государей грамоте дал им толмача и казаков, отпустил в Китайское государство без задержа/л. 3/ния на которые места ближе и податнее.
И боярин и воевода говорил, что путь в Китай податен чрез Тару и Барабинские волости, только он не безопасен для того, что барабинцы многие великим государем ясаку не дают и живут в непослушании, и естли подвод дать не похотят — и оттого учинитца замедление. А безопасен де путь на Сургут и на Нарым, а естьли они и на Нарым поедут, то нынешним запоздалым зимним путем до Енисейска /л. 3 об./ за дальним разстоянием никакими меры доехать невозможно для того, что ясачных мужиков по реке Обе для подвод с нартами не сыщут.
И того же числа боярин и воевода князь Петр Семенович ис Тобольска поехал к Москве, а отпуск их приказал товарыщу своему стольнику и воеводе князю Борису Сонцову-Засекину. И стольник и воевода послал с Никифором /л. 4/ Венюковым (Слово зачеркнуто, сверху другим почерком написано: и Иваном) 2-х человек казаков да толмача Потапка Мисаилова и отпустил чрез Тару и Барабинские волости на Томской генваря в 21 день. И о том ис Тобольска к великим государем Никифор и Иван писали.
На Тару приехали генваря в 28 день. А в то же время приехали на Тару же с ясаком Барабинских волостей ясачные люди ясаул Утеняк с товарыщи. И стольник и воевода Карп Федоров сын Павлов, призвав ясаула и объявя Никифора /л. 4 об./ и Ивана, говорил, что по указу великих государей посланы они, Никифор и Иван, великих государей з грамотою х китайскому хану наскоро. И чтоб он, ясаул, о проезде их чрез Барабинские волости послал с ведомостью, также б послал с ними для провожанья и собрания подвод людей своих, чтоб им в дороге никакова задержания и в подводах мешкоты не было.
И ясаул говорил, что де им, Никифору и Ивану, за великими снегами ехать чрез Барабинские волости никоими /л. 5/ меры невозможно, да и подвод
[27] барабинцы для великих снегов не дадут. А хотя де с Тары чрез Барабинские волости и поедут, и будут в волости Ялымской у князца Бучкака, и буде князец Бучкак подводы им даст малое число, то де и во всей Барабе, хотя от снегов путь будет и нужен, давать станут, только надобно в Барабе и в Терене знатным людем и ясаулом, а наипаче князцам Каиму и Байкише учинить почесть. А как де почесть учинят, то во все волости о принимании и о даче подвод людей своих пошлют. А естли почести никакие /л. 5 об./ не учинят, то и нанять подвод не добудут, и путь будет опасен для того, что многие барабинцы ясаку великим государем не дают, а дают калмыцким тайшам. А ему де за теми непослушными людьми принять их и провожать невозможно, чтоб за приемом ево над ними какова дурна не учинилось, и чтоб ему от великих государей не получить за то наказания и вечного разорения, и в приеме отказал.
И Никифор и Иван, призвав господа бога /л. 6/ в помощь и поговоря с стольником и воеводою, взяв провожатых тарских 4-х человек служивых людей, с Тары поехали февраля в 1 день.
И февраля же в 3 день приехали в барабинскую Тугучееву волость х князцу Бучкаку. И Бучкак и ясачные люди встретили Никифора и Ивана от волости за полверсты и, призвав ево, князца, говорили, что по указу великих государей послани они, Никифор и Иван, великих государей з грамотою х китайскому хану наскоро, и чтоб он, дав подводы, /л. 6 об./ отпустил без задержания, и о приезде и о собрании подвод послал бы с ведомостью х князцам, х Каиму и к Байкише.
И князец Никифору и Ивану говорил, что он о приезде их и собрании подвод к тем князцам послал еще до приезду их к нему, Бучкаку, а подвод де у него в собрании малое число для того, что об них, Никифоре и Иване, учинилась ему ведомость недавно, и покамест подводы соберет, чтоб в юртах подождали, а как подводы собраны будут, тогда к ним пришлет /л. 7/ и отпустит безо всякого замедления.
Февраля в 5 день прислал к Никифору и к Ивану Бучкак 30 лошадей с нартами и, взяв подводы, того же числа поехали х князцу Каиму. А как х Каиму приехали, и Каим в подводах отказал для того, что за великими снегами в Томской чрез Барабу ехать невозможно. И видя Никифор и Иван, что хочет он, Каим, учинить задержание, послали к нему подарки, а как подарки принял, тотчас велел он, Каим, подводы дать и, дав подводы, отпустил без задержания. /л. 7 об./ Да он ж, Каим, послал с ними от себя к Байкише в Теренинские волости улусных своих 2 человека, чтоб и он, Байкиша, и теренинцы, дав подводы, отпустили потому ж без задержания. А как Никифор и Иван приехали к Байкише и в Теренинские волости, и подвод им без подарков не дали же. А естли б подарков им не учинили, то отпуску себе скорого от них не получили б. А как ехали Барабинскими и Теренинскими волостьми — снеги были великие, и за теми снегами кони многие приставали и на дороге пропадали. /л. 8/
Марта в 2 день приехали в Томской и того же числа говорили стольнику и воеводе князю Андрею Михайловичю Кольцову-Масальскому, чтоб он им, Никифору и Ивану, дав по подорожным подводы, отпустил в Енисейск без задержания.
И стольник и воевода Никифору и Ивану говорил, что ему вскоре подвод собрать невозможно для того, что ясачные люди живут по Обе-реке в дальних [28] местех, а стройного яму в Томском нет. А как подводы собраны будут, и он их отпустит без за/л. 8 об./держания.
И марта в 10 день стольник и воевода прислал к Никифору и к Ивану в подводы 36 человек татар с нартами и с сабаки, да тобольским казаком и толмачю, 14 человек, с нартами же. И тех татар приняв, пошли ис Томского того же числа, и, едучи дорогою к Енисейску рекою Чюлымом, за последним путем шли пеши, а люди их тянули нарты для того, что многие подводчики з дороги бежали и оттого великую нужду и голод терпели. /л. 9/    Апреля в 6 день во вторник на Святой неделе⁴ приехали в Енисейск.
И того же числа стольнику и воеводе Степану Афонасьевичю Сабакину, великих государей грамоту подав, говорили, чтоб он по той их великих государей грамоте из Енисейска отпустил без задержания.
И стольник и воевода Никифору и Ивану гворил, что из Енисейска за последним зимним путем отпустить их никоими меры невозможно для того, что санной путь кончился, и речки распалились, /л. 9 об./ и саньми и нартами ехать невозможно, а чтоб они, Никифор и Иван, в Енисейску ожидали, как Енисей и Тунгуска реки ото льду очистятца. А как очистятца, тогда он, стольник и воевода, даст им судно лехкое и кормщика и гребцов, и отпустит из Енисейска без задержания. А хотя де их ныне из Енисейска и отпустить, и таким зимним путем дале Рыбной доехать немочно: и дощаников и судов на Рыбной нет. И оттого учинитца им простой большой для того, что суды за ними посылать из Енисейска же. /л. 10/
Апреля в 30 день река Енисей и Тунгуска ото льду очистилась. И стольник и воевода дал Никифору и Ивану судно да работных людей енисейских казаков 6 человек, да ссыльных 14 человек и отпустил мая в 9 день. А тобольского толмача и служилых людей с ними, Никифором и Иваном, не отпустил для того, что в том судне, которое дал им, вместитца было невозможно. А вместо того толмача и служилых людей приказал взять толмача из Селенгинского Тараса Афонасьева. И о том с ними, Никифором и Иваном, в Селенгинской к приказному к Ивану Паршенникову /л. 10 об./ писал.
Мая в 18 день пришли Никифор и Иван на Авсяную шиверу. И на той шивере судно на камень заметало, и сымали судно завозами и иными розными снастьми 3 дни. А в 23 день пришли х Кашине шивере и стояли у шиверы за малою водою 4 дни для того, что никогда завозами не подымаютца, а ожидают пособных ветров. И естли пособных ветров не будет, то стоят дощаниками и с каюками недель по 5 и больши. И видя Никифор /л. 11/ и Иван, что пособных ветров нет, а поднятца никоими мерами невозможно, проведав по другую сторону реки Тунгуски и провели судно по другую сторону, по которую никогда дощаников и коюков за быстротою и за великими каменьями не проваживали.
Июня в 16 день пришли на Долгой порог. И как судно будет среди порога на большом залавке, и в то время завоз порвался, и судно опрокинуло и розбило, и водою налило, и двери у судна выбило вон. И теми дверьми у Ники/л. 11 об./фора и Ивана пожитки их и рухлядь вынесло вон и быстротою все потонуло, и насилу от такого разбиения Никифор и Иван от утопления, будучи на дощанике, сами спаслися. А которое и осталось, и то от ненасных дней от мочи погнило и оттого пришли в великое разорение. Также и запасы все притонули, а блиско Долгова порога жилых мест нет и по запасы посылали [29] в Братцкой острог к приказщику к Якову Елагину. И Яков Елагин прислал к Никифору и к Ивану из государевых житниц муки 20 пуд. /л. 12/
А великих государей грамоты, которые посланы с ними х китайскому и к мунгальскому к Ачирою ханом, сыскали в судне все в целости, потому что те великих государей грамоты были во особом сундучке и оберчены в платно, облитое воском. И стояли на пороге, добывая и починивая судно, 5 дней.
Июля в 12 день пришли в-Ыркуцкой и, взяв в-Ыркуцком судно легкое, которое годилось к морскому ходу, а прежнее судно оставили в-Ыркуцком для того, что в том судне за море было никоими /л. 12 об./ меры ехать невозможно, потому что то судно все на пороге розбило и насилу в том судне дошли до Иркуцкого. А как судно в-Ыркуцком взяли, поехали к Байкальскому морю, а как пришли к морю, и у моря за противными ветры стояли 6 дней.
А как противные ветры престали, пошли за море греблями и перешли море в целости.
Июля в 27 день пришли в-Ыльинскую слободу и для скорого поспешения, взяв кони, поехали в Селенгинской /л. 13/ сухим путем, а каюк оставили в-Ыльинской слободе. И о том о всем к великим государем писали из Ильинской слободы с стрельцами с Мишкою Ивановым да Сидорком Ларионовым.
Августа в 1 день приехали в Селенгинской острог, и селенгинские служилые люди встретили Никифора и Ивана, вышед за город с полверсты с ружьем и з знамены и з барабаны. А прикащик Иван Поршенников с служилыми людьми встретил у города и проводили до подворья, а как принимали, тогда /л. 13 об./ из ружья стреляли для того, что в то время в Селенгинском было иноземцов много.
Того же числа приказывали Никифор и Иван Селенгинские приказные избы с подьячим с Федором Удачиным да с служилым человеком с Федором Внифантьевым к прикащику к Ивану Поршенникову, чтоб им, Никифору и Ивану, велел быть у себя и великих государей указ об отпуске их в Китайское государство у них принял и, дав бы подводы и провожатых, отпустил их без задер/л. 14/жания. И подьячей и служилой человек, пришед к Никифору и к Ива- ну, говорили, чтоб они великих государей с указом к приказному шли сами.
И Никифор и Иван, пришед к приказщику, и прикащик, не приняв великих государей указу, говорил им, Никифору и Ивану. — Приказывают де они к нему, Ивану, чтоб ему к ним, Никифору и Ивану, быть и великих государей указ принять, а про нево они или /л. 14 об./ еще не слыхали, что он Селенги-реки и города Селенгинского державец, и учал их бранить и поносить всякими неподобными словами и говорил: желают де они себе из Селенгинского скорого отпуску, а у них де какие нужные дела, знает де он про все хто их и послал — и тово сыскать будет на Москве негде.
И Никифор и Иван Поршенникову говорили, что он говорит такие слова не опамятовався, а посланы они от великих государей с их царского /л. 15/ величества грамотою х китайскому хану о великих делех. И вышед от него, Ивана, созвав служилых людей, те ево Ивановы слова говорили. И он, Иван, за ними, Никифором и Иваном, из двора своего вышел же и поносил и бранил паче прежняго. А после того говорили служилые люди, чтоб он, Иван, у них, Никифора и Ивана, великих государей указ принял и им вычел. А как он великих государей указ принял и вычел, и служилые люди говорили, что они великим государем служить ради и провожать их до Китайского рубежа [30] готовы, только де они великих /л. 15 об./ государей жалованьем не пожалованы и в такую дальную и нужную посылку поднятца будет, также и коней купить, нечим.
Августа в 2 день призывали Никифор и Иван селенгинских служилых людей и говорили, чтоб они, кому их провожать, выбрали, и на их государскую службу были готовы.
И служилые люди говорили, что де у них для провожанья 30 человек готовы. /л. 16/ Только де надобно им, Никифору и Ивану, послать от себя о поезде своем чрез Мунгалы с ведомостью х Кутухте⁵ для того: естли им приехать без ведомости, а Кутухта и хан дать провожатых не похотят, и оттого великих государей делу учинитца замедление и в проезде убытки даровые.
И Никифор и Иван того ж числа из Селенгинского х Кутухте и к хану послали толмача Тараса Афонасьева да дву человек служилых людей и наказали с ними Кутухтиным и хановым ближним /л. 16 об./ людем говорить, что по указу великих государей посланы они, Никифор и Иван, х китайскому хану с их царского величества грамотою о великих надобных делех наскоро, а путь их належит чрез их землю, и чтоб он, Кутухта, и хан им, Никифору и Ивану, до Китайского государства дал корм и подводы и провожатых, и чрез свою землю пропустил без задержания. Да и к хану их от царского величества с ними грамота о пропуске и о вспоможении есть же. Августа в 16 день толмач Тарас /л. 17/ Афонасьев в Селенгинской приехал, и говорил. — О чем де они, Никифор и Иван, Кутухтиным и хановым ближним людем с ним, Тарасом, приказывали, и о том он, Тарас, тем ближним людем говорил. И ближние люди то их предложение Кутухте и хану донесли. И Кутухта де и хан и ханов брат Батур-контайша⁶, услыша о поезде их в Китай, послали с ним: Кутухта — гичюла своего Лабзона, хан и Батур-контайша — служилых мунгал Боко-кошучю да Чичика Мергеня. /л. 17 об./ Того же числа призывали Никифор и Иван Кутухтина и ханова и брата ево присланных. И присланные гичюл с товарыщи говорили. — Слыша да Кутухта и хан, что великие государи, их царское величество, послали их, Никифора и Ивана, с своею царского величества грамотою х китайскому хану, а путь их належит чрез их Мунгальскую землю и чрез бы землю их проезд им был свободной, и для того де Кутухта и хан ево, гичюла, с товарыщи для приему их и прислали, и чтоб он, Никифор, с ними х Кутухте и к хану ехал с не/л. 18/большим людьми. А на чем ему и людем ево ехать, и с ними присланы подводы, потому что де Кутухта и хан при отпуске их поехали на совет⁷, на котором совете все будут ханы и тайши, а китайского хана на тот совет прислан алихамба. А товарыщ бы ево Никифоров и служилые люди, также и ево Никифоровы люди, с харчевыми запасы ехали х Кутухтине урге прямою дорогою. А кому их до урги провожать, и с ними от Кутухты и от хана для приему их прислан же. А ему, гичюлу, с товарыщи наказано с ним, Никифором, ехать с великим поспе/л. 18 об./шением для того: естли им ехать тихим ходом, то Кутухту и хана вскоре никоими мерами будет доехать невозможно и оттого им, Никифору и Ивану, будет в дороге замедление.
Да гичюл же Никифору говорил. — X Кутухте и к хану с ним, Никифором, великих государей жалованья прислано ль? И буде прислано, и то б их государево жалованье он, Никифор, взял с собою, также и от себя б подарки Кутухте и хану и Батур-контайше поднес же. /л. 19/
[31] И Никифор гичюлу говорил, что он, Никифор, с ними x кутухте, взяв их великих государей грамоту, какова послана к хану, поедет, также и товарыща своего и служилых людей отпустит. А что он, гичюл, говорил о государеве жалованье Кутухте и хану, и с ними, Никифором и Иваном, великих государей жалованья х Кутухте и к хану ничего не послано, так же и от него, Никифора, Кутухте и хану никаких подарков не будет.
И гичюл говорил. — Говорят де они, Никифор /л. 19 об./ и Иван, что великие государи, их царское величество, с ними своего царского величества жалованья х Кутухте и к хану не послали, и тому де он зело удивляетца для того: кто де х Кутухте и к хану великих государей з грамотами был ни присылан, и с ними от великих государей жалованье присылывано, а ныне де с ними ничего не прислано, также и от себя он, Никифор, никаких подарков не обещает, и чтоб он, Никифор, для скорого себе от Кутухты и от хана отпуску и о провожатых повез с собою от себя подарки. А ему де, Никифору, за те ево подарки /л. 20/ против того Кутухта и хан учинят же, а без подарков бы не ездил. А после того велели привесть подводы и привели Никифору 3 верблюда да 5 лошадей.
И Никифор, приняв те верблюды и кони, из Селенгинского поехали х Кутухте и к хану августа в 17 день.
Августа в 22 день приехали в юрты к Ардене-тайше. И тайша прислал к Никифору на корм барана и подводы, /л. 20об./ а в 24 день приехали к Елдену-батуру и от него корм и подводы привели же.
Того ж числа спрашивал Никифор у присланного от Кутухты гичюла Лабзона о приезде х Кутухте от китайского хана посла ево и о чем будет у них совет.
И гичюл говорил. — О чем де будет у них совет, того он не знает, а что, он, гичюл, от Кутухтиных ближних людей /л. 21/ слышал, и то он, гичюл, ему, Никифору, скажет, только б то было скрытно и за то б ему учинил почесть.
И Никифор говорил, что он ему за то почесть учинит.
И гичюл говорил. — Хан де китайской присылал х Кутухте и к хану послов своих многижды и чрез тех послов своих просил у Кутухты и у хана против войск царского величества помочи, и с своей бы стороны /л. 21 об./ на порубежные острожки пошли войною для того: естли де войска московские будут в присылке многие, то им, китайцом, стоять будет против них трудно, и естли какую победу над государством их или хотя над наунскими селами получат, тоде и им, мунгалом, от тех царского величества войск не без опасения будет, как де и ныне мочно знать, что уже и к ним приближилися и рекою Селенгою овладели. А Кутухта де и хановым послом в том отказал, а говорил, что ему с такими великими государи войны всчать или войсками своими помочь учинить /л. 22/ невозможно для того: естли какую хотя малую помочь им или большую учинить, а поиску над войсками царского величества не получат, тогда им быть от царского величества в разорении и кочевья своего отбыть.
Гичюл же говорил. — Хан де и тайши, чтоб войсками своими хану китайскому учинить помочь, зело склонны, а послать бы ему войска под остроги Селенгинской, Братцкой, Балаганской, и естли де те остроги они разорят, то-де впредь даурским острогам войскам /л. 22 об./ царского величества помочи учинить будет немочно. А Кутухта де, слыша про тот ево ханов и тайш совет, от войны их удерживает и хану велел жить при себе. А ныне де будет у Кутухты и у хана, и у присланного от хана китайского, и у всех тайш совет о той же на [32] войска царского величества помочи. Только де Кутухта им то на совете конечно, чтоб всчать война, не позволит, а желает де, чтоб у хана китайского с царским величеством учинился мир. А хан де войну желает всчать для того, что многие братцкие ево ясачные /л. 23// люди перебежали под владение царского величества.
Августа в 24 день приехали к зайсану Будари-табунатту и, пришед к Никифору, гичюл с товарыщи говорили. — Сказывал де ему, гичюлу, Будари- зайсан, что сего числа Кутухта и хан покочюют от реки Толы и начевать станут на реке Бате. А до той де речки от зайсана только полднища. И он, гичюл, утре поедет наперед и об ево Никифоре приезде Кутухте и хану возвестит, а он бы, Ники/ л. 23 об./фор, утре ехал же.
Августа в 25 день приехали на стан. И того ж числа присылал хан к Никифору зятя своего Дайчина-тайшу да Эрки Биликту и, пришед, говорили. — О приезде де ево Никифорове хану известно, и хан де приказал великих государей грамоту, которая прислана с ним, взять, и чтоб он, Никифор, тое их царского величества грамоту им отдал, а они ис той их царского величества грамоты, выразумев, хану донесут и от/л. 24//пуск ему учинят.
И Никифор говорил, что ему великих государей грамоту мимо самого хана отдать невозможно, и о том бы они впредь и не упоминались, а велел бы хан ему, Никифору, великих государей з грамотою быть на приезде у себя не мешкая, и в том им отказал.
И хановы присланные говорили, что он, Никифор, великих государей грамоты им не отдает, и о том они донесут /л. 24 об./ до хана, а какой указ от хана будет, и они, пришед, объявят.
И после того, поноровя с час, приехали к Никифору те же вышепомянутые хановы ближние люди и говорили. — Естли он, Никифор, великих государей грамоты им не отдаст, и хан де приказал им у него, Никифора, царского величества грамоту взять силою. А естли он учинитца им противен и грамоты взять не даст, и хан де велел ему, Никифору, сказать, что поедет он назад в Селенгинской без всякого себе отпуску и подвод и провожатых, также и чрез свою землю в Китай про/ л. 25 /пустить не велит же, и чтоб он, Никифор, великих государей грамоту им отдал без всякого прекословия и отговору.
И Никифор им в том отказал, и грамоты не дал же. И были о том многие споры и, видя, что грамоты им не отдал, от Никифора поехали.
Того же числа приезжал к Никифору тот же вышепомянутой ханов зять, и говорил. — Очирой де хан сего числа покочюет на иное место, а ему, /л. 25 об./ Никифору, указал ехать за собою, и на приезде ему великих государей з грамотою быть у себя сего числа укажет, а в которое время, и ему, Никифору, о том сказано будет. И от Никифора отъехали, а оставили прежняго пристава, которой прислан был з гичюлом в острог. И поноровя часа с полтара, Кутухта и хан с стану покочевали. А как Кутухта и хан покочевали, и пред ними везли 2 знамя лазоревые, а над Кутухтою везли солнечнык жолтой камчатой, а тайш и тайшыных детей, и зайсанов, и всяких чинов людей ехало пред Куту/л. 26/хтою и ханом и позади з 2000 человек и больши. А Никифор за Кутухтою и за ханом ехал позади. И отъехав от стану верст с 10 или малым чем больши, были поставлены Кутухтины и хановы шатры, и в тех шатрах остановились. А Никифора от тех шатров поставили в полуверсте, и, поноровя с полчаса, презжал тот же вышепомянутой ханов зять и говорил. — Очирой де Сайн-хан указал [33] ему, Никифору, великих государей, их царского величества, з грамотою быть у себя сего числа, и чтоб, он, Никифор, взяв великих государей грамотою, ехал не ме/л. 26 об./шкая, а хан де в шатрах приезду ево ожидает, также б и подарки он, Никифор, от себя нес.
И Никифор говорил. — Хана китайского посол в то время при хане будет ли?
И ханов зять говорил. — Хана де китайского посла ныне при хане нет, а поехал преж ханова из урги поезду на съезжее место, где будет у них совет, тому уж 10-й день. И чает он, что тот посол уже до того места и доехал. /л. 27/
И Никифор в подарках отговаривался и отговоритца не мог, взяв великих государей грамоту, и велел пред собою вести подьячему Алексею Ларионову.
А как приехали к шатрам, и, не доезжая сажень с 10, с коней ссели и, вошед в ханов шатер, и в то время подошли к Никифору те ж вышеписанные ханов зять и взяли под руки. И как Никифор хана за службу ево от великих государей, что он чинит в проезде царского величества людем в Китайское государство помочь, похвалял, и великих государей грамоту хану стал подносить, и ханов зять, не допустя до хана, великих /л. 27 об./ государей грамоту у Никифора из рук вырвал и отдал хану. А приняв грамоту, хан спросил великих государей о здоровье, сидя.
И Никифор говорил, чтоб он, хан, про здоровье великих государей спросил встав.
И хановы ближние люди говорили, чтоб он, Никифор, в том хана их не учил, а про здоровье царского величества сказал. /л. 28/
И Никифор великих государей о здоровье сказал. — Как он, Никифор, поехал от великих государей, от их царского величества, и милостию божиею великие государи наши цари и великие князи Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцы, и многих государств и земель восточных и западных и северных отчичи и дедечи, и наследники и государи и облаадатели, на своих великих и преславных государствах Росийского царствия, дал бог, в добром здоровье. /л. 28 об./
А после того Никифор хану говорил, что он, Очирой-хан, великим государем, их царскому величеству, чести не учинил, про здоровье великих государей спросил сидя, а ему было, Очирою-хану, про здоровье великих государей спросить встав, также и грамоту великих государей принять самому, и тем бы он и впредь себе от великих государей, от их царского величества, получил милость и жалованье.
И хан, также и ближние ево люди, которые в то время пред ханом /л. 29/ си- дели, ответу на те слова не учинили. И велел хан Никифору сесть с правые стороны блиско себя, и было от него сажени с пол 2, и принесли пред хана в серебряных кунганах чаю, и, налив чаю, хану поднесли в чашке деревянной, а после того поднесли чаю Никифору и подьячему и толмачю в деревяных же чашках. А как чай выпили, и хан говорил, чтоб он, Никифор, велел великих государей грамоту для скорого уведомления подьячему честь, а толмачю толмачить. А как грамоту пред ханом претолмачили, и хан говорил. — /л. 29 об./ У великих государей, у их царского величества, ево хановы ясачные братцкие мужики живут около Братцкого и Балаганского, а иные в-Ыркуцком и на Селенге многие, и о тех своих подданных блаженные памяти к великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичю, всеа Великия и Малыя и [34] Белыя Росии самодержцу, писал и послов своих посылал. И тем де ево послом сказано, что тех ево подданных великий государь отдать указал и в те городы об оддаче подданных ево указы свои послал. А как де те ево послы в городы при/л. 30/ехали и об оддаче воеводам учали говорить, и они им сказали, что о том указу к ним не бывало, и в том им отказали. И после де того ясачные же ево хановы люди многие побежали и живут и ныне около Байкальского моря и великим государем ясак платят в Селенгинской. И он де, Очирой-хан, о тех своих беглых людех в Селенгинской посылал послов своих многажды, чтоб тех ево людей отдали и впредь бы таких беглых людей к себе не принимали. И в Селенгинском де приказной Иван Поршенников в оддаче тех ево ясачных беглых людей довольства никакова не учинил /л. 30 об./ и послов ево всячески бесчестил, и выталкать от себя, также и из города выбить велел, и тем де он, Иван, бесчестье ему, хану, учинил немалое. А ныне де с ним, Никифором, о братцких ево мужиках об оддаче от великих государей указ есть ли?
И Никифор говорил. — Великие государи, их царское величество, послали ево, Никифора, с своею царского величества грамотою х китайскому хану наскоро, а о братцких людех указу он от царского величества не имеет и словесного /л. 31/ приказу с ним нет, а чтоб он, Очирой-хан, по той их царского величества грамоте, дав ему, Никифору, корм и подводы и провожатых отпустил в Китайское государство без задержания, и тем бы он, Очирой-хан, к великим государем, к их царскому величеству, службу свою показал, а о братцких людех и о безчестье послов своих к великим государем послал бить челом послов своих.
Хан же спрашивал. — От великих государей, от их царского величества, х китайскому /л. 31 об./ хану подарки с ним, Никифором, посланы ль и что послано?
И Никифор говорил. — От великих государей, от их царского величества, х китайскому хану подарков с ним, Никифором, ничего не послано.
И велели принести Никифоровы подарки, а подарков было: 5 аршин сукна кармазину светломалинового, по 2 рубли аршин; /л. 32/ часы немецкие добрые 35 рублев, лисица чорная 15 рублев, юфть кож красных 5 рублев, выдра большая 5 рублев, ковер турской 10 рублев.
А как подарки приняли, и Никифору хан говорил, чтоб он, Никифор, великих государей грамоту, которая послана с ним х китайскому хану, отдал ему, хану, а у него такие люди, с кем великих государей грамоту послать, есть, и на тое грамоту отповеди ожидал бы в Селенгинском, и получит отповедь /л. 32 об./ вскоре.
И Никифор говорил. — Великих государей, их царского величества грамоты отдать ему невозможно. А велено тое царского величества грамоту подать самому китайскому хану, а мимо хана отдавать никому не наказано..
И хан призвал зятя своего Дайчина, а как от хана отшел, говорил, чтоб он, Никифор, ехал до своего шатра, а об отпуске ево и о провожатых /л. 33/ и о подводах указ будет утре.
А как Никифор был пред ханом, и хан сидел на земли на персидцком шолковом ковре, под ковром положены подушки в вышину на поларшина, азям был на хане белой камчатой, шапка лисья чорная.
ППред ханом сидели тайши Улчик Бунтар, Абдарня-шанбай, Дайчин- тархан-зайсан и иные многие знатные зайсаны и тайшины дети. /л. 33 об./
[35] А х Кутухте Никифора того числа не звали, также и Кутухты и брата ево Батура-контайши не было ж.
Августа в 26 день приезжал к Никифору ханов зять и говорил. — Велел де Очирой-хан ему, Никифору, сказать: великие государи, их царское величество, в своей царского величества грамоте к хану их пишут и он, Никифор, говорит, чтоб он, Очирой-хан, дав ему, Никифору, корм и подводы и провожатых и отпустил бы в Китайское государство со всяким спомо/л. 34/гательством без задержания. А великие де государи по многим ево хановым посылкам братцких мужиков отдать не указали, также и он, Никифор, говорит, что о тех братцких людех указу не имеет, велел ево, Никифора, отпустить в Селенгинской, а в Китайское государство чрез свою землю пропустить не велел. А естли он, Никифор, желает себе чрез их землю проезду, и он бы в Селенгинской и в-ыные городы, в которых их ясачные люди есть, об оддаче писал, чтоб те ево хановы ясачные люди были поврачены. /л. 34 об./
И Никифор говорил. — Домогаютца они того, чего ему, Никифору, от царского величества не наказано и в грамоте не писано, и ему, Никифору, об оддаче братцких людей не токмо писать, но и говорить с ними, не имея от государей своих указу, невозможно. А что он говорит, что ево, Никифора, пропустить чрез свою землю и удовольства по грамоте царского величества учинить хан не хочет, и о том было ему и говорить в стыд для того, что он, Никифор, посылал х Кутухте и к хану и к брату ево к Батуру-контайше о поезде своем в Китайское /л. 35/ государство чрез их землю толмача Тараса Афонасьева. И по той ево посылке для приему ево Кутухта и хан и контайша прислали людей своих и о пропуске и о вспоможении обнадежили, а естли б людей своих не прислали, и он бы, Никифор, из Селенгинского и не ездил. Да по Кутухтину и по ханову приказу прислан в провожатых до урги и товарыщу ево. И чается он, Никифор, что тот ево товарыщ уж в ургу приехал, и чтоб он, Дайчин, о том хану донес, чтоб ево, Никифора, велел отпустить и до китайского рубежа проводить со всяким спомогательством /л. 35 об./ без всякого задержания. И говорил Дайчину, чтоб он, Дайчин, об отпуске ево порадел, а он ему учинит за то почесть. И Дайчин, слыша про подарки, говорил, что он об отпуске ево радеть будет.
Того ж числа посылал Никифор толмача х Кутухтину ближнему человеку к шаншабе, чтоб он, шаншаба, Кутухте донес, чтоб ему, Никифору, Кутухта и хан дал корм и подводы и провожатых и отпустили б в Китайское государство безо всякого задержания. /л. 36/
Того же числа присылал Кутухтин ближней человек шаншаба гичюла Лабзона и говорил. — Указал де Кутухта сего числа ему, Никифору, у себя быть на поклоне. И как де он, Никифор, придет пред Кутухту, и он бы поклонился до земли трижды, прикладывая руки к голове своей, а после де того Кутухта положит на ево Никифорову голову обе руки свои.
И Никифор гичюлу говорил, что он пред Кутухту итить готов, а поклонитца по своему обычаю, а чтоб на него по/л. 36 об./ложил Кутухта руки, и он, Никифор, х Кутухте под руки не пойдет, и в том им отказал для того, что у них то почитают, как руки положить, вместо благословения.
И гичюл слыша, что под руки итить не хочет, говорил, что де Кутухта и быть ему, Никифору, у себя не велит.
[36] А после того присылал Кутухтин ближней человек шаншаба того ж гичюла, чтоб он, Никифор, с ним, шаншабою, /л. 37/ виделся, и что есть от него х Кутухте подарков, принес с собою.
И Никифор х Кутухте отослал с подьячим и с толмачом в подарках: лисицу чорную в 20 рублев, ковер турской 10 рублев, выдру в 5 рублев, 2 кожи красных 5 рублев. И те подарки принял Кутухтин ближней человек шаншаба. /л. 37 об./
 Да Никифор же отослал с тем же подьячим и с толмачом к ханову брату к Батуру-контайше 2 лисицы чернобурых в 10 рублев, выдру в 3 рубли, 2 кожи 4 рубли, килим персидцкой в 3 рубли.
И того же числа Никифор с Кутухтиным ближнем человеком с шаншабою виделся. И шаншаба Никифору говорил. — Домогаетца де он, Никифор, от Кутухты себе пристава и провожатых, /л. 38/ а великие государи, их царское величество грамоты своей с ним к нему, Кутухте, об отпуске, и о приставе, и о провожатых, и о подводах не прислали. А что с ним, Никифором, прислали великие государи грамоту свою к Ачирою-хану, и в той грамоте к нему, Кутухте, ни о чем не доложено же, и чтоб он, Никифор, домогался себе отпуску и пристава и подвод у Очироя-хана, а от Кутухты де ему провожатых и пристава не будет и впредь бы о том и не упоминался. А естли б великие государи с ним прислали свою царскую величества грамоту, то б он получил себе /л. 38 об./ всякое удовольство.
Да и для того Кутухта пристава ему и подвод и провожатых дать не указал: в прошлых де годех тому назад лет с 10 посылал Кутухта блаженные памяти к великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичю, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу, посла своего, также и Очирой-хан посла своего посылал же. И как де те их послы с Москвы отпущены и приехали в Тоболеск, и в Тобольску де боярин и воевода Петр Михайлович Салтыков посла ево задержал⁸, а с тем де ево /л. 39/ послом была ево Кутухтина в посылке казна немалая. И тот де ево посол в Тобольску умре, а пожитки ево посольские, также и ево Кутухтину казну взял к себе все без остатку он, боярин и воевода, и о том де после и о животах, также и о беглых братцких мужиках к великому государю послов своих посылал, и те де ево послы отпущены с Москвы ни с чем. А ныне де он, Кутухта, чаял, что с ним, Никифором, от великих государей, от их царского величества, к нему есть грамота, и для того в Селенгинской для ево Никифора приему гичюла своего и посылал. /л. 39 об./ А естли б ему, Кутухте, было ведомо, что великие государи грамоты с ним послать не изволили, тогда б и посылка по него в Селенгинской не была, И ныне де Кутухта о том, что на те ево с послы посылки и об оддаче животов отповеди нет, зело удивляется, и ныне с ним, Никифором, хотя словесно наказано ль? И буде наказано, и он бы объявил.
И Никифор шаншабе говорил. — Великие государи, их царское величество, посылал ево с своею царского величе/л. 40/ства грамотою наскоро х китайскому хану, и будучи у хана, также и у Кутухты, ни о каких делех говорить не наказано, и для того к нему, Кутухте, от царского величества грамоты и не послано. Да и с посланным своим с селенгинским толмачом с Тарасом Афонасьевым он, Никифор, к хановым и х Кутухтиным ближним людем приказывал, что от великих государей, от их царского величества, грамота послана о пропуске и о вспоможении кормов и подвод и о приставе только к одному [37]
Очирою-хану, а х Кутухте с ним грамоты не послано. А что он, /л. 40 об./ шаншаба, говорит, что Кутухта провожатых и подвод дать не хочет, и то буди по воле ево, а он, Никифор, поедет и на своих подводах.
И Кутухтин ближней человек говорил. — Кутухта де стороне царского величества всякое радетельство чинит, и естли б не Кутухта хана и тайш от войны удерживал, то бы хан и тайши царского величества порубежные городы и остроги разорили. А как де в прошлом году хан и тайши посылали войска свои под Тункинской /л. 41/ острог без ево Кутухтина ведома, и под тем де Тункинским взяли 5 человек руских людей. И слыша де про тот их поход, Кутухта их заклял и наложил пени, а взятых полоняников, 5-ти человек, дав им кони и платья, отпустил в сторону царского величества, а с ними де наказал, чтоб они царского величества ближним людем тое ево Кутухтину службу и радение известно учинили, а ближние б царского величества люди о том донесли до царского величества, и за тое он, Кутухта, службу и за отпуск полоняников ожидал к себе от царского величества милости и жа/л. 41 об./лованья. А ныне де Кутухта никакой себе милости и жалованья не видит, разве де о том царскому величеству неизвестно? А как он, Никифор, возвратитца к царскому величеству, и он бы царского величества ближним людем о том о всем известно учинил, а ближние б люди донесли о всем, что он с ним говорил, до царского величества.
И Никифор говорил. — Как он, Никифор, возвратитца в государство государей наших, тогда о всем царского величества /л. 42/ ближним людем известно учинит.
И после того принесли к шаншабе в серебряных великих золоченых кунганах чаю, и выпив по чашке, шаншаба Никифора отпустил.
Того ж числа приезжал к Никифору ханов зять и говорил. — Сего де числа хан и Кутухта покочюют на иное место, а ему, Никифору, велели ехать за собою. И чает он, что хан с Кутухтою посоветовав, ево, Никифора, утре /л. 42 об./ отпустят, и чтоб он, Никифор, за ханом и Кутухтою ехал не мешкая, а хан де и Кутухта уж на подъеме. А как хан и Кутухта с стану поехали, и Никифор за ними поехал же, и ехал за ханом и за Кутухтою позади с четверть версты.
Августа в 28 день приезжал к Никифору тот же вышепомянутой ханов зять и говорил. — Указал де хан ему, Никифору, ехать в ургу в то место, где приказано дожидатца ево Никифорову товарыщу, а провожатые от хана /л. 43/ и от брата ево от Батура-контайши присланы будут к ним вскоре, также и за ево Никифоровы подарки пришлет хан свои отдарки с теми ж приставы, а подвод де и корму хан и брат ево контайша дать им до китайского рубежа не указали для того, что великие государи в грамоте своей об оддаче братцких людей с ним не писали, также и словесно не наказали, а до урги проводить хан и брат ево приказали тем же приставом. А хан де сего числа покочюет на иное место. /л. 43 об./
И Никифор говорил, чтоб хан и брат ево послали в приставех до Китайского государства с ним, Никифором, вместе, а естли с ним приставов вместе не пошлют, то ему во ожидании тех приставов будет замедление немалою.
А что он говорит, что хан и брат ево подвод до китайского рубежа дать им не указали, и он, Никифор, с товарыщем и с служилыми людьми поедут и на своих подводах и кормех, только б за приставы мешкоты не было. А как [38] будут у царского величества ево хановы послы, и им /л. 44/ учинено будет против того же, и о том бы он хану донес.
Никифор же ханову зятю говорил, что ему, Никифору, будучи при хане, корму ничего не давано, и ныне в дороге до урги от хана корм будет ли или нет?
И ханов зять говорил, что он о том доложит хану, и буде укажет ему в дороге корму дать, и о том будет приказано приставом, которые будут провожать до урги. /л. 44 об./
 И Никифор ханова зятя, подаря, отпустил, и сам поехал к товырыщу своему в ургу. А что ему подарков дано, и то написано в росходной книге.
Того ж числа прислал Кутухта з гичюлом за ево Никифоровы подарки верблюда да 8 коней. И Никифор верблюда и коней у гичюла принял, а ево, гичюла, дарил. А что дано подарков, и то писано в росходной же книге. /л. 45/
Августа в 29 день привели к Никифору ханов пристав на корм 3 барана, контайшин 2 барана, а больши того корму при хане и до урги, также как стояли и в урге, корму не дано.
Сентября в 1 день 195-го году приехал Никифор в ургу, а Иван Фаворов с служилыми людьми приехал сентября ж в 2 день и Никифору говорил. — Как де он ехал из Селенгинского острогу к урге и приехал на реку Иро в улусы Цыбдена-тайши⁹ к шурьям /л. 45 об./ ево и, переправясь реку, от тех юрт отъехав верст с 10, начевали на реке Шаре, и в той ночи под табары подъезжало мунгал человек с 20 и больши и на таборы напускали и хотели было отогнать скот. А как на таборы напускали, из луков стреляли, и видя де он, Иван, что учали в таборы стрелять, велел по них служилым людем из ружья стрелять же, а как де из ружья стрелять стали, и те воровские мунгалы побежали. Да и во всю де дорогу от мунгал подъезды были, только за крепкими караулы учинить над табарами и над скотом /л. 46/ ничего не могли. А которые де верблюды взяты с ясачных братцких мужиков в подводы, также и ево Никифоровы и Ивановы верблюды покупные, и те верблюды и кони пристали и впредь к ходу не годятца.
И Никифор и Иван, будучи на Толе, и видя, что хан подвод не дал, верблюды искупили, а иных променяли, а сколько куплено и променено, и то писано в росходных книгах. /л. 46 об./ И сентября в 14 день, приехав на стан, Кутухтин Даши-гичюл и говорил, что он, гичюл, по указу Кутухтину послан в Китай для покупки всяких товаров и едет вскоре, а которою дорогою он поедет, и та дорога зело пряма, и большой нужды от вод и в кормех не будет, а от хана де которым быть у них в приставех до Китай, и те еще от хана не отпущены, и чает, что вскоре не будут.
И Никифор и Иван, видя, что им учинилось задержание и в кормех /л. 47/ скудость немалая, гичюлу говорили. — Буде он, Даши-гичюл, в Китайское государство едет вскоре, и он бы взял их с собою, а они ему, гичюлу, за то ево радение и в пути до Китайского государства провожание учинят почесть.
И гичюл говорил, чтоб он, Никифор, и Иван с ним, гичюлом, ехали, а он, гичюл, им рад будет, и в дороге всякое вспоможенье и бережение чинить станет, и чтоб они, Никифор и Иван, утре с Толы ехали на китайскую дорогу /л. 47 об./ к речке Байкаке и на той речке ево ожидали.
[39] И того ж числа Никифор и Иван с Толы поехали и приехали на речку Буйкаку и начевали.
И сентября в 16 день приехали на речку Буйкаку от хана и от брата ево Батура-контайши служилой Мунгалетин Дасикя и, пришед к Никифору и к Ивану, говорил. — Прислали де ево, Дасикя, хан и брат ево Батур-контайша /л. 48/ для того: которым де быть у них, Никифора и Ивана, до Китайского государства в провожатых, и те приставы от хана и от брата ево отпущены и поехали на китайскую дорогу, а ево хан и Батур-контайша послали к ним с ведомостью, чтоб и они с ним, Досикям, к их высланным на ту ж дорогу ехали, а до той де дороги, в которых местех велено тем их приставом ожидать, ехать в сторону 3 дни. И в то же время приехал к Никифору и к Ивану Даши-гичюл и говорил, что он, Даши-гичюл, уж совсем готов и утре поедет, и чтоб и они, Никифор и Иван, с ним ехали ж. И при/л. 48 об./сланной от хана, услыша те ево гичюловы слова, что он хочет их взять с собою, говорил, что он, гичюл, обнадеживает их в провожании до китайского рубежа без указу ханову и Кутухтину, и естли он их с собою возьмет, а дорогою от чего, Боже сохрани, учинитца от воровских людей убойство или какая обида и кража или безчестие, и Кутухте и хану от великих государей быть в подозрении, что то учинилось небрежением с стороны хановы, а ему от Кутухты будет великое разорение и наказание для того, что дорогою, которою он, гичюл, хочет их вести в Ки/л. 49/тай, есть мунгалы розные и непослушные и воровство чинят великое. А в послушании те мунгалы под Гыгыном-ханом¹⁰, и тот де хан ныне умре, а дети ево остались в малых летех, и тех обид и краж сыскать будет некому, и чтоб они, Никифор и Иван, тем ево гичюловым словам не верили и ехали б с ним к тем хановым и брата ево посланным приставом, которые чает он, что уже приезду их ожидают.
И гичюл Никифору и Ивану говорил. — Естли б де к ним от хана и от брата ево провожа/л. 49 об./тые были не присланы, то бы он, гичюл, им, Никифору и Ивану, до Китайского государства был провожатым, а ныне де, слыша от ханова присланного, что послали хан и брат ево в провожатых своих улусных людей, взять их с собою немочно для того, что ему, Даши-гичюлу, никакова приказу от Кутухты, чтоб их провожать до китайского рубежа, не было. А те де хановы присланные поведут их иною дорогою, и поедут хановыми и брата ево улусными людьми для собрания себе подвод и кормов, и в том им, Никифору и Ивану, отказал и говорил, /л. 50/ что де он, Даши-гичюл, за теми ево к ним присланного славами взять с собою их немочно, да и от Кутухты де в том имеет опасение, чтоб ему за то не было какова наказания. И видя, Никифор и Иван, что гичюл им отказал, к ханову и брата ево к высланным приставом поехали сентября в 19 день.
И сентября ж в 21 день приехали к озеру Каринору, и у того озера встре/л. 50 об./тил Никифора и Ивана Батура-контайша присланной служилой мунгалетин Сирен-батур, а съехався, говорил по приказу Батура-контайши. — Велено ему, Сирену, быть у них, Никифора и Ивана, в провожатых до Китайского государства и назад, а ханов де присланной, которому быть в провожатых, еще не бывал, однако ж де ожидает ево вскоре, и чтоб они, Никифор и Иван, ево подождали.
И того ж числа привел Никифору от Батура-контайши за ево Никифоровы подарки /л. 51/ верблюда да 3 лошади да 10 баранов. И Никифор верблюда и кони и баранов принял.
[40] Сентября в 23 день к Никифору и к Ивану приехали на стан Сырен-батур да Дасикя, который был в провожатых от речи Буйкука, и говорили. — Присланной де ханов, которому велено быть у них, Никифора и Ивана, в провожатых до Китайского государства, приехали к городку ноена-кутухты, и чтоб они, Никифор и Иван, к тому месту ехали, а он их ожи/л. 51 об./дает, а как де вместе съедутся, тогда поедут в Китай без всякие мешкоты.
Сентября в 25 день на колодцах Кубургуни, немного не доехав до городка ноена-кутухты, к Никифору и к Ивану ханов присланной имянем Катан-кошучи и говорил. — По приказу де ханову велено у них, Никифора и Ивана, до Китайского государства и назад до урги быть в провожатых, и чтоб они с ним ехали. /л. 52/
И Никифор и Иван приставом говорили. — Великие государи, их царское величество, писали в грамоте своей к Ачирою-хану, чтоб он, хан, им, Никифору и Ивану, в проезде их до Китайского государства в кормех и в подводах учинил вспоможение, и по той их царского величества грамоте Очирой-хан до Китайского государства им, Никифору и Ивану, подводы и корм давать наказали ль и всякое удовольствование учинить велели ль? И Катан-кошучи говорил. — По указу де /л. 52 об./ ханову велено ему, Катану, у них, Никифора и Ивана, до Китайского государства и назад возвращаясь, быть в провожатых, а подвод де и кормов им, Никифору и Ивану, хан давать не указал для того, что де в грамоте царского величества об оддаче братцких их ясачных людех, которые побежали в сторону царского величества и живут ныне около Байкала-моря и Братцкого, не написано, а естли б де о братцких их людей было написано, тогда бы им было всякое удовольство, и в том де ему, Никифору, еще и при хане отказано. /л. 53/ И Никифор и Иван приставом говорили. — Очирой-хан, хотя ныне никакова им вспожения и не учинил, и то буди в воли ханове, а о братцких людех упоминатца было им в стыд для того, что, они — подданные царского величества, а не Очироя-хана, и вступатца им в чюжих подданных не для чего, потому что те братцкие люди под владением царского величества из давных лет.
Катан же кошучи говорил. — Очирой де Сайн-хан прислал к нему, Никифору, за ево Ники/л. 53 об./форовы дары 2 верблюда, 6 лошадей, 20 баранов, и чтоб он, Никифор, то от хана присланное велел принять; и тех верблюдов и коней к юрте к Никифору привели. И Никифор тех верблюдов и коней не принял для того, что верблюды и кони были зело нужны и в ход не годились, только принял для дорожного кормления 20 баранов, да и для того принял, что, стоя на Толе, кормами оскудали, а как ехали к приставом, и дорогою быков и баранов купить не добыли. /л. 54/ Октября в 4 день приехали на Гобию, и ехали тою Гобиею 5 дней, и была великая нужда, потому что по Гобии кормов и дров нет и воды мало — все песок да дресва и камень резец, и едучи по Гобии, у Никифора и Ивана и у служилых людей кони и верблюды пристали многие. И знатно, что та Гобия, которую земноописатели имянуют и в чертежах описуют пустынею песочною, которая есть от восточные страны и идет до Индии, а как ходят от Ямышева-озера, и тое Гобию не минуют же, и ходят /л. 54 об./ недели по 2 и больши.
Октября в 13 день приехали на китайскую границу к горам Караоботу, а под теми горами ров великой и зело глубокой, и во рву течет речка Обот, и [41] та речка — граница китайская и мунгальская, и от того места кочюют подданные китайские люди, нюки-мунгалы. /л. 55/ И на тех горах поставлен караул китайских людей для того, что мунгалы, подъезжая под юрты нюков-мунгал, скот отгоняют, а как на карауле тех воровских мунгал увидят, то по всем юртам чинят ведомость, и бывают у них меж собою убойство немалые, а стоит караул от караула верст по 8 и по 15, а на карауле бывает по копитану до по 15 человек служилых мунгал со всяким воинским оружием, кроме пушек, а стоят помесечно.
А как переехали тот ров и, отъехав от того рва, при/л. 55 об./езжали к Никифору и к Ивану с караулу Эрцэн-дзанги (Против слова на полях пояснение: сотник) с служилыми людьми, и спрашивал: какие люди и куды едут?
И Никифор и Иван говорили, что по указу великих государей, их царского величества, посланы они ко государю их, к его ханову высочеству, с их царского величества грамотою и чтоб он, сотник, до Калгана дал им провожатых и о приезде в Калган послал с ведомостью. /л. 56/
И сотник говорил, что де о приезде их не только что в Калгане ведомо, есть де об них ведомость давно уж и в царстве, и для де приему их присланы к ним, Никифору и Ивану, из царства навстречю бичач да боско. И те де присланные уж их ожидают с неделю и больши, а он де, дзанга, к тем присланным о их прибытии к рубежу с ведомостью пошлет. А они б, Никифор и Иван, у той речки их ожидали.
И Никифор и Иван к речке не повратились /л. 56 об./ для того, что отъехали от той речки с 5 верст и больши, а остановились на урочище Булаке.
И того ж числа приехали к Никифору и к Ивану на стан боско (На полях пояснение: пристав) Гингучи, а приехав, говорил. — Государю их, его богдыханову высочеству, о приезде их учинилось чрез ближних людей ведомо. И ближние де люди послали про них, Никифора и Ивана, проведать и с чем от царского величества посланы, спросить. А послан де с ним, боском, бичач (На полях пояснение: подьячей) Вачир, только де /л. 57/ того бичачи здесь нет: поехал для проведывания приезду их на другую дорогу.
И Никифор и Иван боска спрашивали. — Он, боско, из царства ль послан или от воеводы калганского и о даче им подвод и кормов из царства указ у бичачи есть ли?
И боско говорил. — Послали де ево из царства, а не ис Калгана, а о кормах и о подводах указу он никакова не и/л. 57 об./меет, а о всем приказ есть з бичачем. И к тому подьячему поехал навстречю, а им, Никифору и Ивану, велел ево дожидатись в том же месте.
И октября в 14 день приехал на стан бичач Вачир и, привитався, говорил. — От великих государей, от их царского величества, к богдыханову высочеству с чем посланы, и от великих государей грамота, также и поминки с ними есть ли? /л. 58/
И Никифор и Иван говорили по наказу, а про поминки сказали, что с ними от царского величества в поминках к хану их ничего не послано.
Подьячей же спрашивал. — В Албазинском остроге сколько ныне служилых людей, и по указу царского величества те войска сидят, и от Селенгинского острогу до Албазинского что разстояния?
[42] И ему говорили, что они в Албазинском /л. 58 об./ остроге ныне не были, и сколько в Албазине царского величества войск — не ведают. А ехали они чрез Селенгинской острог и Мунгальскую землю, а в Албазине служилые люди сидят по указу царского величества.
Подьячей же говорил. — Как де по указу ханова высочества Албазин взяли¹¹, также и казаков, которые похотели итить в сторону богдыханова высочества, и те де казаки сказывают, что в Албазине жили и острог поставили без указу царского /л. 59/ величества, самовольством. Также де и ныне поставили город земляной без указу же. И слыша де про то хан, что вновь поставили город, послал войска свои большие, и ныне Албазин от войск их во облежении¹², и чает он: от таких больших войск уже и взят.
И Никифор и Иван спрашивали. — Сколько войска их под Албазин послано и хто ныне в войске полковым воеводою, и полкового воеводу Пунгхена¹³, которой был преж сего под Албазиным, знают ли, и те войска по /л. 59 об./ указу богдыханову ему ль приказаны, и от Калгана до Албазина в сколько дней поспеть мочно?
И подьячей говорил. — Войска де богдыханова высочества под Албазин сколько послано и хто у них полковым воеводою, того он подлинно не ведает. Только де он в царстве слышал, что послано войска многое число, а подлинно сколько под Албазин войска послано, слышать ни от кого не лучилось, а сам он в обозе не был. Также и в сколько дней мочно доехать /л. 60/ до войска от Калгана не знает, также и полковой воевода где ныне — не ведает. И поговоря, поехал в царство, а им велел ехать х Калгану, а в провожатых велели у них быть с караулу служилым людем от юрт до юрт по 3 человека.
Подьячему же при отъезде говорили о селенгинских служилых людех, чтоб их отпустить назад в Селенгинской. И подьячей говорил, что он о том доло/л. 60 об./жит ближним людем и о всем отповедь будет впредь с присланными, которые их будут принимать.
Октября в 21 день на урочище Боротологой, не доезжая до Калгана за 3 дни, встретил Никифора и Ивана прежней боско и говорил. — По указу де богдыханова высочества высланы к ним для приему их 2 человека заргучеев, а велено им их принять с кормом и с подводы. /л. 61/ Октября в 22 день на урочище Оройбулаке встретили дзаргучеи (На полях пояснение: дьяки) Эркету да Суботай, а с ними подьячей, 2 боска, и после поздравления говорили. — По указу де богдыханова высочества присланы они к ним навстречю, и велено их принять и до царства проводить с кормами и с подводы, и чтоб они, Никифор и Иван, ехали с ними к юртам для того, что по ханову указу велено их подчивать чаем.
И Никифор и Иван на ханове жалованье, что их велел принять и до царства /л. 61 об./ с кормом и с подводы проводить, благодарствовали. А как к юртам приехали, и дзаргучеи говорили, что они от хана имею указ, и чтоб они тот указ слушали, припав на колени, а выслушав, поклонились по их обычаю трижды по трижды.
И Никифор и Иван говорили. — Богдыханова указу, каков они, дзаргучеи, им, Никифору и Ивану, объявят, слушать станут, стоя по своему обычаю, а как объявление их услышат что к приему их доброго, тогда за милость ха-[43]нову /л. 62/ бить челом станут, а на колени став, кланятца по их обычаю не будут и не умеют. И было о том, чтоб стать на колени, спору немало. И видя дзаргучеи о том их Никифорово и Иваново упорство, дали на волю. А после того говорили. — Как де государю их, богдыханову высочеству, учинилось ведомо, что великие государи, их царское величество, послали их с своею царского величества грамотою о надобных делех, и ведая де богдыханово высочество, что государство великих государей от их Китайского /л. 62 об./ государства стоит в дальнем разстоянии, и от той дальней дороги были им нужды немалые, а от Очироя-хана корму им и подвод не дано, и для того указал ханово высочество их, Никифора и Ивана, принять и до царства проводить со всяким удовольствованием с кормом и с подводами. И чтоб они тое их ханскую к себе милость и жалованье ведали.
И Никифор и Иван за милость ханскую, что для приему прислал их, заргучеев, а наказал до царства проводить с кор/л. 63/мом и с подводы, благодарствовали и поклонились по своему обычаю, сняв шапки.
И дзаргучеи спрашивали. — Так ли они поклоняются государем своим, сняв шапки, или в шапках?
И Никифор и Иван говорили, что в государстве государей наших обычай таков, поклоняются великим государем, их царскому величеству, сняв шапки, а естли хто междо собою простые люди поклонился /л. 63 об./ друг другу в шапке, то у нас — великое безчестие. И для того они, почитая государя их, его богдыханово высочество, поклонились, сняв шапки, по своему обычаю.
А после того принесли к Никифору и к Ивану чаю, а после чаю мяса вареного баранья и пшена сорочинского, и, посидев немного, из юрт поехали.
Того ж числа приходили к Никифору /л. 64/ и Ивану дзаргучеи и говорили. — От великих государей, от их царского величества, ко государю их, к его богдыханову высочеству, грамота с ними есть ли, и о чем царское величество в грамоте своей к хану их пишут, также сверх грамоты словесной приказ у себя имеют ли, чтоб им объявили.
И Никифор и Иван говорили. — От великих государей, от их царского величества, к богдыханову высочеству с ним, Никифором, и Иваном грамота есть, а что в той их царского величества гра/л. 64 об./моте писано, и того они не ведают, потому что та их царского величества грамота запечатана, а сверх грамоты словесного приказу нет.
Да Никифор же и Иван дзаргучем говорили. — Великих государей, их царского величества, царственные большие печати и государственных великих посольских дел от сберегателя, от ближняго боярина и наместника новгородцкого от князя Василья Васильевича Голицына послан с ними же государя их /л. 65/ богдыханова высочества к полковому воеводе к Пунгхену с товарыщи дружелюбной лист. А велено им тот лист подать самому Пунгхену. И полковой воевода Пунгхен где ныне — в Калгане ль или в-ыных городех и в которых местех обретается? А буде ево, Пунгхена, на границе нет, и они б для посылки того листа дали им людей своих, а они, Никифор и Иван, с теми людьми и с своим провожатым пошлют.
И дзаргучеи говорили. — Полкового де воеводы /л. 65 об./ Пунгхена в Калгане нет и никогда он в Калгане не живет. А буде у них, Никифора и Ивана, от ближняго боярина есть к нему дрюжелюбной лист, и они б о посылке того
[44] листа к полковому воеводе говорили калганскому воеводе, а им того без указу ханова высочества учинить невозможно.
Да Никифор и Иван говорили дзаргучеем. — По указу великих государей посланы с ними, Никифором и Иваном, из Селенгинского острогу для прово/л. 66/жания служилые люди, а от китайской границы велено их отпустить назад, а с собою взять одного толмача. И они, Никифор и Иван, по указу царского величества тех служилых людей отпускают назад в Селенгинской, а для безопасного им проезду дали б они, дзаргучеи, от улуса до улуса провожатых, а напредь сего об отпуске их сказывали подьячему и приставу.
И дзаргучеи говорили. — Приехав де в царство подьячей и пристав, и что /л. 66 об./ они об отпуске служилых людей с ними приказывали, и то они ближним людем доносили, а ближние люди о том донесли до ханова величества. И богдыханово де высочество приказал им принять их и в царство проводить со всеми царского величества служилыми людьми, а назад отпускать никово не указал, также де и Очироя-хана и брата ево Батура-контайши, которые с ними посланы в провожатых, отпускать не указал же, а указал их потому же взять в царство с ними, Никифором и Иваном, вместе для того: естли /л. 67/ им, Никифору и Ивану, служилых людей и приставов отпустить назад, то будет ехать в малолюдстве чрез Мунгалы зело опасны, да и корм де от ханова высочества ко всем служилым людем прислан же. И объявили Никифору с людьми баран большой калмыцкой, Ивану с людьми — баран китайской, служилым людем и толмачем, 30-ти человеком, 3 барана на день, да в подводы 30 верблюдов, 40 лошадей, Дзаргучеи же у Никифора и у Ивана спра/л. 67 об./шивали. — Великие государи, их царское величество, послали их с своею царского величества грамотою ко государю их, к его богдыханову высочеству, и в той царского величества грамоте об оддаче Албазина и о высылке ратных людей написано ль, также и им о том наказано ль? И буде в той царского величества грамоте об оддаче Албазина и о высылке ратных людей писано, и то они конечно чают, что с царсим величеством у государя их мир учинитца. А что де выше Албазинского есть Нерчинской, также и Селенгинской, и до тех де острогов /л. 68/ им дела нет. Только де они то спрашивают у них собою, а не по ханскому и ближних людей приказу.
И им говорили. — Великие государи, их царское величество, ко государю их, к его богдыханову высочеству, о чем пишут, о том им не ведомо, потому что та их царского величества грамота запечатана, как они им о том и напредь сего объявили, также и ни о каких делех им говорить не наказано. А что они говорят про Албазин, и то с стороны /л. 68 об./ царского величества учинено не будет, да и говорить было им о том, хотя они говорят будто от себя, не годилось, потому что город Албазин изстари под владением государей наших, а под их ханом никогда не бывал, также и впредь не будет.
Октября в 23 день приехали на речку Карабалгасун и на той речке начевали, а корм и подводы дзаргучеи прислали против прежняго. /л. 69/ Октября в 24 день поехали х Калгану. А как приехали х калганским воротам, и от ворот стояло по обе стороны служилых людей по 16 человек с сулемами. А как выехали из ворот и с коней ссели, встретил Никифора и Ивана воевода, которому по указу ханову Калган ведать приказано, и привитався, [45] звал в полату, а как в полату вошли и сели, спрашивал о здоровье, а после того подчивал чаем.
И Никифор и Иван воеводе говорили /л. 69 об./ о посылке листа ближняго боярина против вышеписанного, как написано выше сего.
И воевода говорил, что ему без указу ханова высочества того листа принять и к полковому воеводе послать невозможно, а чтоб они тот лист везли с собою в царство и о той посылке объявили ближним хановым людем, а ныне б он, Никифор, и Иван ехали на подворье. /л. 70/
И Никифор и Иван, привитався с воеводою, поехали и приехали в город Тайджин, от Калгана в полуторе версте. А как поехали от Калгана, и калганской воевода послал с ними в провожатых до царства сотника, а с ним 15 человек служилых людей.
Октября в 25 день ис Тайджина поехали и приехали в Баянсум. И не доезжая того города, на поле встретил Никифора и Ивана того же города воевода и, привитався, спрашивал о путешествии и сколь /л. 70 об./ давно от царского величества отпущены.
И Никифор и Иван говорили. — Как они от царского величества отпущены — тому уж девятой месяц. И слыша про то воевода, что от царского величества как отпущены девятой месяц, дивился и говорил, что в таких скорых днях приехали, а он де от многих торговых бухарцов слыхал, что приезжают они с столицы, в которой царское величество пребывают, года в полтора /л. 71/ и больши.
Воевода ж говорил. — Великие государи, их царское величество, з богдыхановым высочеством в дружбе и любви быть желают ли, и война, которая ныне чинитца, приездом их кончитца ль? А преж де сего у китайских ханов с великими государи недружбы не бывало, и чтоб и ныне меж царским величеством и богдыхановым высочеством недружба успокоилась. /л. 71 об./
И Никифор и Иван говорили. — Великие государи, их царское величество, послали их к богдыханову высочеству с своею царского величества любительною грамотою для их государственных надобных дел, которые настоят ко всякому добру.
И слыша, воевода и при нем будучие люди радовались и говорили. — Дай, боже, чтоб та война междо ими, великими государи, успокоилась и подданные б жили во всякой тишине и благоденствии, а от войны де ника/л. 72/кова подданным людем пожитка, кроме разорения, не бывает. И подчивали чаем и, привитаясь, отъехал.
А как поставили на подворье, и воевода прислал к ним на корм от себя 2 барана да пуд пшена и розных овощей и яблок. А дзаргучеи корм — бараны привели против прежняго да в прибавку пшена 2 пуда, а больши того в дороге корму до царства не было.
Октября в 26 день поехали из города /л. 72 об./ Баянсума и приехали в город Боован и поставили на подворье. А как на подворье стали, приезжал к Никифору и к Ивану того города воевода с сыном и, повитався, спрашивал о здоровье и о путишествии: давно ль от царского величества посланы и о каком деле?
И Никифор и Иван говорили. — Посланы они от великих государей, от их царского величества, ко государю их, к богдыханову высочеству, с их царского величества любительною гра/л. 73/мотою для их государских надобных дел, которые настоят ко всякому добру. А как отпущены от царского [46] величества, тому уж девятой месяц. И воевода, слыша о том, радовался и, подчивав чаем, з двора поехал.
Октября в 29 день приехали в город Чаганкрым и в том городе начевали. А назавтрее приходил дзаргучей Суботай, которой был в приставех, и говорил. — Прислан де к нему из царства присыльщик и велено ему, дзаргучею, у них, /л. 73 об./ Никифора и Ивана, спросить от царского величества к богдыханову высочеству грамота, также и от ближняго боярина к полковому их воеводе один ли лист присланы, и окроме грамоты и листа ближняго боярина иные письма есть ли, и поминки от царского величества к богдыханову высочеству с ними посланы ль, также и от них, Никифора и Ивана, подарки будут ли?
И Никифор и Иван говорили. — От царского величества к богдыханову высо/л. 74/честву кроме одной грамоты и от ближняго боярина к полковому воеводе листа, о которых напредь сего они им объявили, также и поминков от царского величества к богдыханову высочеству с ними, Никифором и Иваном, не послано. И у них подарков нет, а буде что богдыханову высочеству полюбитца, и они богдыханову высочеству челом ударят.
И дзаргучей спрашивал, чем они богдыханову высочеству хотят челом ударить, чтоб они ему сказали /л. 74 об./ имянно, а он, написав, пошлет в царство.
И ему сказано, что у них есть часы столовые боевые, соболи, горнастаи, кость рыбья, трубки смотрительные.
Октября в 30 день, не доезжая Пежина верст за 6, поставили в селе Сафо. А как стали, на двор приходил к Никифору и к Ивану дзаргучей Суботай и говорил, что /л. 75/ уже приближилися они к Педжину, и чтоб утре в Педжине ехать поранее, чтоб им, Никифору и Ивану, приехать в царство в половину дня, а не вечером.
И октября в 31 день по ведомости от дзаргучея ис того села к Педжину поехали за 3 часа до света и, проехав земляной город, не доезжая немного каменного города, встретил Никифора и Ивана дзаргучей Эркету, которой встречал от Калгана, да с ним 3 человека дзар/л. 75 об./гучеев же, и говорил. — Богдыханово де высочество, желая быть с великими государи, с их царским величеством, в дружбе и любви, а их почитая, прислал с ними своего ханова высочества жалованья — чаю и велел их подчивать, и чтоб они ту ханова высочества милость приняли в любовь.
И Никифор и Иван на ханове жалованье, что указал их встретить и чаем подчивать, благодарствовали. А после того /л. 76/ дзаргучей Эркету говорил, чтоб они, Никифор и Иван, видя к себе богдыханова высочества милость, прежде чаю, по их обычаю, став на колени, поклонились трижды по трижды.
И Никифор и Иван говорили. — Посланы они от великих государей, от их царского величества, ко государю их к богдыханову высочеству с их царского величества любительною грамотою для их государских надобных дел, и не быв им царского величества /л. 76 об./ з грамотою у богдыханова высочества и не видев ево очей, кланятца им по их обычаю непригоже, и слыша б им о том, что посланы царского величества с любительною грамотою, принуждать было по своему обычаю не годилось. Да и во всех окрестных государствах христианских, также и мусульманских, такого обычая нет, чтоб послов и посланников, не видев ханских очей, принуждать к поклону по своему обычаю, не ведетца, и по их обычаю, став на колени, кланятца они не будут, а по-[47]кло/л. 77/нятца по своему обычаю, приняв и выпив чай, как обычай в государстве государей наших, также и в-ыных государствах.
И дзаргучей, видя их Никифорово и Иваново упорство, от того места, где принуждали кланятца, велели отступить, и отступя, сели по местом. А как сели, и дзаргучей говорил. — Государь де их, его богдыханово высочество, указал их принять и с чаем встретить, желая быть с царским величе/л. 77 об/ством в дружбе и любви, также и их, Никифора и Ивана, почитая, чтоб они ту ево ханскую милость и жалованье, как будут у царского величества, возвестили. А к иным де ни х кому преж сего от богдыханова высочества навстречю с чаем не высылывано, и чтоб они учинили по их обычаю безо всякого упорства. А естли они учнут чинить упорство, а хану их о том донесено будет, и они отпущены будут без дела, также как и Николай Спафарий¹⁴. /л. 78/
И Никифор и Иван говорили. — Объявляют они, что государь их, его богдыханово высочество, указал то учинить, желая быть с царским величеством в дружбе и любви, и они за тое ево ханскую к себе милость благодарствуют. А чтоб не быв у ханова высочества царского величества з грамотою и не видев ево ханских очей, кланятца по их обычаю, и им за указом царского величества учинить того никоими меры невозможно. А воздадут они, Никифор и Иван, честь и поклонятца на милости ханской по своему обычаю, сняв шапки, а по их /л. 78 об./ обычаю кланятца они не будут, и в том им отказали. А что они воспоминают Николаев приезд Спафария, что отпущен без дела, и Николай Спафарий чинил все по указу же царского величества, как ему о том было наказано, и видя, что с стороны богдыханова высочества на сторону царского величества удовольства никакова нет, а чинена всякая противность, без дела и отпущен. А ныне им к приезду их такого отпуску за объявлением государя их, его богдыханова высочества, к царскому величеству дружбы /л. 79/ и любви, говорить было не годилось.
Да Никифор же и Иван у дзаргучеев спрашивали. — Домогаютца они, чтоб им поклонитца по их обычаю, и то они чинят по указу ль ханова высочества или собою?
И дзаргучей говорил, что он чинит то собою, а не по указу богдыханова высочества для того, что у них таков обычай истари: естли х кому от хана что послано будет, за то /л. 79 об./ кланяютца трижды по трижды, и того им обычая никоими мерами пременити невозможно.
И Никифор и Иван говорили. — Чинить было ему, чего от государя своего не наказано, не годилось, а поклонятца они по своему обычаю, и больши б того они у них, Никифора и Ивана, и не вымогали.
Дзаргучей же говорил, чтоб они, Никифор и Иван, упорства конечно никакова /л. 80/ не чинили, а чинили б по их обычаю, и богдыханова высочества жалованье — чай пили, а буде по их обычаю не поклонятца, и им чаю не дадут.
И Никифор и Иван говорили. — Упорства они никакова не чинят, а чинят как обычай есть во всех государствах, а богдыханова высочества жалованья — чай пить станут, а приняв и выпив, поклонятца по своему обычаю. А не видев богдыханова высочества очей, как они предлагают, по их обычаю /л. 80 об./ кланятца не будут для того, что то дело непристойное, чтоб на степи кланятца и неведомо чему. А что они предлагают: буде по их обычаю не учинят, и богдыханова высочества жалованья им и чаю не дадут, и они, Никифор и Иван, за то богдыханову высочеству и благодарствовать не будут.
[48] Дзаргучей же говорил. — Царского величества грамоту где они отдадут — на дворе ли или в приказе? И ему сказано, что о том будут /л. 81/ говорить, как будут поставлены на подворье.
И дзаргучей, осердясь, седчи на лошадь, поехал в город, а их, Никифора и Ивана, вели в другие ворота и при них были 3 человека дзаргучеев, которые сидели вместе с Еркетеем-дзаргучеем. А приехав в город, поставили на том же посольском дворе, на котором стоял Николай Спафарий, /л. 81 об./ а стойки никакой не было. А на посольском дворе зделаны полаты новые для того: как де было в Китайском государстве трясение земли, и те полаты развалило.
Того же числа приказывали з дзаргучеем Суботаем ханова высочества к ближним людем, чтоб они доложили ханову высочеству, чтоб им велел быть царского величества з грамотою у себя на приезде. /л. 82/ И дзаргучей говорил. — Предлагают де они, чтоб им царского величества з грамотою быть пред ханом, а у них де обычай такой изстари: ис которых государств послы и посланники з грамотами приезжают, и те де грамоты отдают в приказе ближним людем, а как де их переведут, и богдыханова высочества доложат. И буде в той царского величества грамоте написано будет доброе и никакова безчестья в той грамоте написано не будет, тогда хан укажет их взять и пред себя. А не переведчи грамоты /л. 82 об./ и не выразумев, пред хана не берут.
И Никифор и Иван говорили, что им, богдыханова высочества ближним людем, за указом царского величества грамоты отдать невозможно, и чтоб ханово высочество, желая быть с царским величеством в дружбе и любви, тое их царского величества грамоту принял сам, а мимо самого хана ближним людем отдать им не наказано. /л. 83/ И слыша о том, дзаргучей сказал, что он с тем их предложением итить к ближним людем не смеет, а будет к ним о тех делех посольского приказу асканьяма, которому те дела приказаны, а возвестит он только о приезде их.
И того же числа приезжал к Никифору и к Ивану асканьяма да с ним дзаргучей Эркету и им говорили, чтоб они, асканьяма и дзаргучей, богдыханову высочеству доложили, /л. 83 об./ чтоб им царского величества з грамотою велел быть у себя на дворе на приезде и, посольства выслушав, и царского величества грамоту принял сам.
И асканяма говорил. — Говорят они, чтоб им царского величества з грамотою быть и посольство править пред самим ханом. А у них де такого обычая, чтоб з грамотою быть пред ханом, нет. А которые приезжают к ним послы и посланники, и у них грамоты берут /л. 84/ в приказе и, переведчи, хана докладывают. И буде в грамоте написано доброе, тогда берут и пред хана, и чтоб они, Никифор и Иван, ту царского величества грамоту отдали в приказе по их обычаю безо всякого упорства сего числа.
И Никифор и Иван говорили, чтоб богдыханово высочество, желая быть с царским величеством в дружбе и любви, царского величества грамоту принял сам. А что он, асканьяма, им объявляет, чтоб царского величе/л. 84 об./ства грамоту отдать в приказе, и того учинить им немочно, а чтоб ханово высочество учинил против того же, как обычай у всех государей христианских и мусульманских.
И асканяма говорил, что они, Никифор и Иван, такого себе от государя их в приеме грамоты желания не получат для того, что у них тот обычай [49] истари и для их приезду того обычая не пременят, а чинили б они по их обычаю, и оттого меж обоими государи дружба и любовь /л. 85/ множитись будет. А буде они чинить будут их обычаю противность, и оттого никакого добра не будет.
И говоря о том, асканяма же сказал, что он о том ханова высочества докладывать не смеет, потому что то дело немалое, а донесет он о том колаю и иным ближним людем. А после того говорил, чтоб они то /л. 85 об./ все предложение объявили дзаргучею, и указал на дзаргучея, что де те дела приказаны ему, дзаргучею.
И Никифор и Иван и дзаргучею о том говорили ж. И дзаргучей сказал то же, что и асканяма, что на нем те дела не належат, и з двора поехали. А как з двора поехали, ворота велели запереть и з двора и на двор никово пускать не велели и корму того дни не принесли. /л. 86/
И ноября в 1 день приезжали к Никифору и к Ивану ханов ближней человек колай да с ним 2 человека алихамбов, 3 аскамбы, один из них езуит Фердинанд¹⁵, которой был при Николае Спафарии, 4 человека дзаргучеев, и, повитався, сели по местам. Колай сел в средине, алихамбы по обе стороны, а аскамбы с левую сторону, а Никифору и Ивану велели сесть с правую сторону. А как сели, спрашивал их о здоровье. А после того колай езуиту велел спросить по-латине: они, Никифор и Иван, говорить /л. 86 об./ с ним умеют ли?
И Никифор и Иван езуиту сказали, что они по-латине говорить не умеют.
И колай говорит. — Вчерашняго де числа приказывали они с асканьямою, чтоб им ханово высочество царского величества з грамотою велел быть у себя на приезде и царского величества грамоту ханово высочество принял у них сам, также б и посоль/л. 87/ство выслушал. И по тому де их предложению ханову высочеству чрез ближних людей известно. И государь де их, его богдыханово высочество, прислал к ним своих богдыханова высочества ближних людей, ево, калая, с товарыщи для того, чтоб они тое их царского величества грамоту отдали ханова высочества ближним людем в приказе, а ближние люди, приняв и из нее выразумев, донесут до ханова высочества. А как де ханову высочеству о том будет известно, что в той царского величества грамоте писано к дружбе /л. 87 об./ и любви, и хан де велит быть им пред собою. А чтоб им быть и посольство править пред самим ханом, и такого обычая у них никогда не бывало, также и ныне учинено не будет, а всегда послов и посланников и гонцов емлют пред хана после, и чтоб и они учинили против того же. А что они говорят, чтоб тое грамоту принял хан сам, а в той грамоте будет писано хана их что к безчестью, и им за то будет учинено великое наказанье и из царства отпуску не будет для того, что /л. 88/ ныне меж царским величеством и богдыхановым высочеством чинитца война. И естли б у них хотя такого старого обычая и не было, однако ж бы их царского величества з грамотою пред хана за нынешнею войною взять невозможно.
И Никифор и Иван говорили. — Великие государи, их царское величество, послали их к богдыханову высочеству с своею царского величества любительною грамотою и наказано им тое царского величества грамоту подать /л. 88 об./ и речь говорить самому богдыханову высочеству, а мимо самого богдыханова высочества ближним ево людем царского величества грамоты отдать немочно, и чтоб они о том до ханова высочества донесли. А что они, ближние люди, говорят, что за нынешнею войною быть и посольства пред ханом править [50] немочно, и того ни в котором государстве не бывало для того: хотя меж которыми государи бывает и война, однако ж их з грамотами емлют пред себя, а не ближним людем отдают, и чтоб его богдыханово высочество /л. 89/ царского величества грамоту принял сам.
И колай с товарыщи, поговоря о том, з двора поехали.
И того ж числа приезжали тот же колай и алихамбы и асканьямы и говорили о отдании грамоты против прежняго, и им говорили по наказу и отказали впрямь, что царского величества грамоты в приказ не повезут и ближним людем не отдадут, а ве/л. 89 об./лел бы им ханово высочество царского величества з грамотою быть пред собою.
И колай говорил. — Буде они царского величества грамоты в приказе не отдадут, и они поедут назад без дела. И видя их Никифорово и Иваново упорство, з двора отъехали ж.
Ноября в 2 день приезжал к Никифору и к Ивану тот же вышеписанной /л. 90/ колай с товарыщи и говорил, чтоб они царского величества грамоту в приказе отдали, а естли не отдадут, и они отпущены будут без дела з безчестием. А что они говорят, чтоб им з грамотою быть пред ханом, и то никогда учинено не будет для того, что у них таков обычай истари, что з грамотою пред хана не берут, и пременити того обычая и сам хан не может, а как из грамоты выразумеют, тогда и хан пред себя взять их укажет. И как де и богдыханова высочества /л. 90 об./ послы или посланники у царского величества будут, и те их послы чинить будут по воли царского величества, как им прикажут, а отговариватца ничем не будут. А они б чинили против того ж: грамоту царского величества отдали богдыханова высочества ближним людем в приказе, а посольства де они пред ближними людьми править не принуждают.
И Никифор и Иван говорили, что им за указом царского величества /л. 91/ грамоты хановым ближним людем отдать и посольства править невозможно. А естли богдыханово высочество пред собою быть и посольством править не изволит, и тем к царскому величеству хан их оказуется не любовью, и чтоб они о том до хана донесли, чтоб им царского величества з грамотою быть и посольство править велел пред собою. Да и обычая ни у которых государей как у христианских, так и у мусульманских, такого нет, чтоб грамоту отдавали ближним людем. /л. 91 об./ И колай говорил. — Домогаютца де того, чего никогда хан их не учинит. Да и Николай де Спафарий о отдании царского величества грамоты, чтоб ему отдать и речь говорить пред самим ханом, домогался многое время, однако ж не получил и был взаперти, и грамоту царского величества отдал в приказе. А ныне как упорство их до ханова высочества донесено, и ханово де высочество указал им сказать: когда приказу их чрез Николая Спафария о отдании грамоты царскому величеству неизвестно, и указу от царского /л. 92/ величества, чтоб ее отдать в приказе, не имеют, и они б, Никифор и Иван, поехали назад, и от государей своих от отдании грамоты в приказе восприяв указ, приехали к ним опять, а они ожидать их будут, и чтоб они утре в путь свой готовились и больши того сроку им не будет. А говорил то колай с великим сердцем. А естли они утре высланы будут из царства и станут грамоту отдавать, хотя и в приказе, и тогда де они в царство взяты не будут, также и грамоту богдыханово высочество приняти не укажет. /л. 92 об./ А как де от царского величества будут присланы хотя и великие послы, и то по тому ж никогда пременено не будет.
[51] И видя Никифор и Иван, что чинят жестокие ответы и хотят выслать назад безо всякого дела, объявили колаю, что для их государских нужных и надобных дел государя их его богдыханова высочества волю и повеление исполнят, грамоту царского величества им, ближним людем, отдадут, а поздравления /л. 93/ от царского величества перед ближними людьми править не будут, и чтоб они царского величества грамоту у них приняли. А что они говорят, будто царского величества грамоту Николай Спафарий отдал в приказе, и Николай царского величества грамоты в приказе не отдавывал, а приняли у нево хановы ближние люди на ханском дворе.
И колай говорил, что они царского величества грумоту у них без указу богдыханова высочества приняти /л. 93 об./ на дворе не смеют, а донесут о том до ханова высочества, и что о том ханово высочество укажет, и им сказано будет чрез него ж, колая, с товарыщи утре.
Ноября в 3 день на первом часу дня приезжал на двор тот же колай и алихамбы и асканьямы и говорили. — Вчерашняго де дня царского величества грамоту отдавали они им, ханова высочества ближним людем, и о том богдыханову высочеству известно. И слыша де /л. 94/ богдыханово высочество объявление их, что присланы они от царского величества для надобных дел, которые належат ко всякому добру, и они то чают, что к миру, а война б прекратилась, указал царского величества грамоту принять сего числа ему, колаю, на своем ханском дворе в том же месте, где принята царского величества грамота у Николая Спафария, и место учинено будет такое ж, и чтоб они царского величества з грамотою на двор ехали, не мешкая, а на чем им ехать, и к ним лошади присланы /л. 94 об./ будут с приставы их.
И поноровя с час, привели под Никифора и Ивана и под служивых людей кони без седел и без узд и отпустили на двор простых. И Никифор и Иван и служилые люди, урядяся по посольскому обычаю, з двора поехали, и великих государей, их царского величества грамоту вез пред Никифором и Иваном подьячей Алексей Ларионов, а служилые /л. 95/ люди ехали перед грамотою, а Никифоровы и Ивановы люди ехали позади.
А как з двора служилые люди поехали, и до ханова двора по обе стороны шло по 6 человек служилых людей, а подле Никифора и Ивана ехали по левую сторону дзаргучей Суботай да 2 человека посольского приказу подьячих. А как приехали к ханскому двору к трем воротам, и у тех ворот против столба с коней ссели и шли пеши до того места, где было устроено. А как пришли к тому месту, и у места стоял тот же выше/л. 95 об./писанной колай, 2 алихамбы, 3 асканьямы, которые приезжали на двор, да чиновных людей человек с 70 и больши.
А пришед к тому месту, как грамоту учали класть, и колай говорил, чтоб они царского величества грамоту положили, припав на колени, и положа б, поклонилися по их обычаю трижды.
И Никифор и Иван говорили. — Царского /л. 96/ величества грамоту на место положат, а чтоб, припав на колени и поклонитца, и того никогда не учинят да и принуждать им, ближним людем, их к тому было непристойно, потому что та грамота прислана от царского величества к богдыханову высочеству. А когда был и Николай Спафарий и царского величества грамоту положил на устроенное место стоя, и поклона и посольства перед ближними людьми не правил, а положа, повратился на подворье. /л. 96 об./
[52] И Колай говорил. — Буде они того по их обычаю не учинят, то грамоты не примут, потому что у них таков обычай истари.
И Никифор и Иван говорили. — Буде они царского величества грамоты у них не примут, и в том воля богдыханова высочества. Только им учинить по тому их предложению невозможно для того, что то чинитца царского величества к безчестию. И грамоту положили на то устро/л. 97/енное место стоя и поклона не правя, и речи не говорили, и от того места отошли. И колай, взяв грамоту, пошел к хану, а им велел дожидатца. А то место покрыто было жолтою камкою аж до самые земли.
И погодя часа с 2 пришел асканяма и говорил. — Ханово де высочество указал царского величества грамоту перевесть пред собою, а покамест переведут и из нее выразумеют, ханово высочество /л. 97 об./ жалует их столом, и чтоб они ели, а после стола ожидали б колая. И вынесли столы и ставили перед Никифора и Ивана 2 стола, подьячему и двум толмачом стол, служилым людем, 4-м и 6 человеком, стол, Никифоровым и Ивановым людем, 6 человеком, стол. При столе были ханов ближней человек да 2 асканямы да 2 дзаргучея. А как столы поставили и не выходя из-за стола, велели поклонитца на коленках однижды. /л. 98/ А на столе было: гусь, осос, часть великая баранины, также были овощи розные и сахары ряженые. И всего было на столе по 54 блюда, а блюды были серебряные. А как из-за столов встали, и то все велели своим служилым людем к Никифору и к Ивану отнести на подворье.
А после того, пришед колай с товарыщи, говорил. — О чем де великие государи, их царское величество, к богдыханову высочеству в грамоте /л. 98 об./ своей с ними писали, и ханову высочеству известно, и указал у них спросить: опричь грамоты от великих государей, от их царского величества, словесной приказ есть ли?
И Никифор и Иван колаю с товарыщи говорили. — Опричь грамоты словесного приказу с ними нет, а писано о всем от великих государей к богдыханову высочеству в их царского величества грамоте, и богдыханово б величество, выразумев /л. 99/ царского величества из грамоты, учинил по желанию их царского величества и отпустил их без задержания, и против царского величества грамоты к царскому величеству о тех делех, о чем к нему писано с ними в своей богдыханова высочества грамоте, писал.
И выслушав колай, что словесно ни о чем не наказано, пошел к хану, а им велел дожидатца в том же месте. /л. 99 об./ И пришед, колай говорил. — Говорили де они, Никифор и Иван, ему, колаю, с товарыщи, что от царского величества, ни о каких делех с ними говорить не наказано и словесного приказу нет, а писано о всем царского величества в грамоте. И хотя де они и указу от царского величества не имеют, однако ж де богдыханово высочество велел им говорить: преж де сего с великими государи росийскими у китайских ханов войны не бывало, а ныне де от албазинских казаков учинилась у хана их с царским величеством война /л. 100/ для того, что те албазинские казаки по Амуру городы поставили, и ясачных их людей на промысле многих побивали, и ясак многой с их ясачных брали, а чинили то все без указу царского величества самовольством, также де и на те места поселились без указу ж, и о той де их обиде и о побиении ясачных их людей не по одно время к царскому величеству писали, и листы хан их в Нерчинской к Данилу Аршинскому¹⁶ посылал, а на те их листы отповеди не [53] бывало. Да по ханову указу многижды о том и в Албазин к Але/л. 100 об./ксею Толбо- зину¹⁷ посылали, чтоб он из Албазинского вышел и то место оставил, а пошел бы в свою землю в Нерчинской, и промыслы соболиные и иные чинили в своих местех около Нерчинского, а по Амуру вниз не ходили б, и промыслов не чинили, и ясачных их людей не побивали, и ясаку б не брали. И он де, Алексей, те их приказы преслушал и от такова дурна сам не престал и казаком не заказал, и в свои места не пошел, а учали чинить паче прежняго. И как де о том хану ясачные их люди жалобу /л. 101/ на албазинских казаков донесли, что их побивают и ясак с них на себя берут, а иных де многих их ясачных принял к себе и держат их у себя, и к нему, Алексею, о тех своих людех и что албазинские казаки чинят великое разорение, и городы б не ставили, и людей их, которых приняли к себе, отдали, о том о всем писано ж. И он де, Алексей, хотел о том о всем к царскому величеству писать, и о том де он не писывал и удовольства им против того ничего не учинил. И слыша хан /л. 101 об./ такое разорение, послал войско свое и их велел смирить. И как де войско их Албазин взяли, убить из них ни одного человека не велел, а велел ему, Алексею, и казаком итти в свой край, а которые похотели итить добровольно к хану¹⁸, и тех де взяли с собою для того, что те люди говорили: естли им итить в свой край, и им от царского величества быть казненым смертью. И те де люди и ныне у хана все живы и жалованье — корм и питье дают. А естли царское величество хану их подданного их Гантимура¹⁹ отдать /л. 102/ укажет, и хан де их взятых и которые пошли добровольно, отдать укажет же. А приказано было ему, Алексею, чтоб на то прежнее место не приходили и острогов не ставили. И после де того албазинского разорения и отпуску, тот же Алексей, забыв хана их приказ, пришел на то ж место и город по-прежнему поставил и вновь прибрал 400 человек оружейных и, пришед, учал чинить больши прежняго. И чают де они, что те албазинские казаки великим государем, их царскому величеству, были непослушны, да и взятые казаки говорят, /л. 102 об./ что албазинские казаки чинят то все без указу царского величества собою. И слыша про то хан, что на прежнем месте город поставили, послал войска свои большие и город велел осадить. И ныне де тот город стоит со все 4 стороны в осаде.
Колай ж говорил. — К богдыханову высочеству писал ис-под Албазина полковой воевода, что Алексея Толбазина убили ис пушки. И как де ево, Алексея, и казаков по ханову указу из Олбазина напредь сего отпустили, /л. 103/ и им было наказано, чтоб они, Алексей и казаки, впредь по Амуру не ходили, и городов не ставили, и людей их не побивали. Да и к царскому де величеству ханово высочество писал о том подлинно с полоняниками²⁰. А ныне де в грамоте царского величества к хану их, которая прислана с ними, Никифором и Иваном, написано, что великие государи, их царское величество, желают с богдыхановым высочеством быть в дружбе и любви, и чтоб та война успокоилась и виноватых наказать. И для того дела и мирного постановления посылают /л. 103 об./ своих царского величества великих и полномочных послов. И слыша о том мирном постановлении, хан их, также и они, хановы ближние люди, чтоб кровопролитие на обе стороны престало, радуютца для того, что у хана их ни с которым пограничным государем войны не бывало. И ныне войны с царским величеством потому ж не желают.
И для того ханово высочество прислал их, ближних людей, к ним, /л. 104/ Никифору и Ивану, и велел им сказать, что хан их с великими государи, с их [54] царским величеством, быти в дружбе и любви желает, и желея тех людей, которые сидят в Олбазине, чтоб з голоду не померли, чтоб они, Никифор и Иван, в Албазин к служилым людем от себя писали, чтоб те служилые люди из Олбазина вышли в свой край в Нерчинской да в Якуцкой, а то место оставили в пусте и жили и промыслы чинили в своих местех. /л. 104 об./
И Никифор и Иван говорили. — Писать им в Албазин к служивым людем, чтоб им из Олбазина вытти в свой край и оставить то место пусто, как они, ближние люди, им объявляют, и о том им не токмо что писать, но и говорить, не имея от государей своих указу, невозможно. А что они объявляют, что государь их, его богдыханово высочество, с великими государи, с их царским величеством, желает быть в дружбе и любви, и для той дружбы и любви указал бы ханово высочество послать указы свои к полковым воеводам, чтоб от Албазина отступили и возвратились /л. 105/ в домы свои, а что им быть близ Албазина и меж войском царского величества так ж и богдыханова высочества, будет не без соры.
И колай говорил. — Буде они о том в Албазин писать от себя не станут, и те служилые люди из Олбазина в свой край не выдут, и богдыханово высочество войскам своим об Албазине отступить не укажет, а укажет над Албазиным промысл чинить паче прежняго. И естли Албазин взят будет, то ни один человек /л. 105 об./ в живых отпущен не будет.
И Никифор и Иван говорили, что им, не имея от государей своих указу, в Албазин к служивым людем не токмо о выходе их из Олбазина писать, но и говорить о том невозможно. И естли им о том в Албазин писать, и за то им быть в наказании да и вымогать было того им, ближним людем, слыша от них, что им с ними от царского величества ни о каких делех говорить не наказано, не годилось. А буде /л. 106/ богдыханово высочество укажет войскам своим в домы свои отступить и никакова промыслу над Албазиным чинить не велит, то и они, Никифор и Иван, в Албазин писать станут, чтоб и они до приходу великих и полномочных послов никаких задоров не чинили.
И колай велел им ехать на подворье.
И ноября в 4 день приезжал на двор /л. 106 об./ к Никифору и к Ивану тот же колай и алихамбы, и аскамбы и говорил. — Вчерашняго де числа о чем они с ними говорили, и о том богдыханову высочеству доносили. И богдыханово де высочество указал им сказать, что богдыханово высочество войскам своим над Албазиным промыслу чинить не указал, а чтоб де от Албазина отступить в домы свои, и им де отступить ныне никоторыми мерами невозможно для того, что бусы, которые заведены выше Албазина, замерзли, и тех бус, не учиня мирного постановления, оставить ни ко/л. 107/ими меры невозможно для того: естли царского величества войска прибудут к Албазину вновь и те бусы возьмут и учнут плавать на низ по Амуру — и будут разорять паче прежняго. А указал богдыханово высочество войскам своим отступить от Албазина версты с 2, а с албазинскими казаками задоров чинить не будут, и чтоб они, Никифор и Иван, о том к великому послу писали и от себя дву человек служилых людей, которым хан даст для зимняго проезду платья, и велит их проводить с тем письмом до Албазина с кормами /л. 107 об./ и с подводы, послали б, чтоб они до приезду ево в Албазине жили и для рыбных ловель и зверовья ходили и от войска их ни в чем не опасались. А к полковому воеводе пошлет хан указы свои жестокие, чтоб никакова задору с албазинскими казаки не чинили, [55] также б и по приказу великих послов никакова задору, покамест совершенной мир учинитца, албазинские казаки потому ж не чинили ж, и на Амур в судах не выходили, и ясачных людей их не побивали, и ясаку с них не брали б, и естли де оттого престанут, и оттого учинитца совершенной мир. /л. 108/
И Никифор и Иван хановым ближним людем говорили. — Посылка им к великим послом чинить не для чего, а отпустил бы их богдыханово высочество к великим государем, к их царскому величеству, без задержания, и против грамоты царского величества в своей ханова высочества грамоте писал.
И то их, ближних людей, предложение царского величества великим послом учинят они сами, и на то их желание ведомость и в Албазин о заказе, чтоб никакова впредь задору не чинили, посылка чрез их Никифорово и Иваново доношение учинена /л. 108 об./ будет. А естли им к великим послом, также и в Албазин служилых людей послать, и чтоб богдыханово высочество велел войскам своим уступить в домы свои, а естли войска их от Албазина хотя и отступят, а будут стоять близ Албазина, и то меж войсками их, также и царского величества служилыми людьми будет не без соры.
И ближние люди говорили. — Ханово де высочество указал им, Никифору /л 109/ и Ивану, к великому послу писать и дву человек послать, также и в Албазин писать для того, что слышат они от них, что те служилые люди сидят в Албазине по указу царского величества, а не самовольством, и чтоб они, сидя в такой осаде, голодною смертию не померли, потому что войско их стоит кругом города многое. И естли они, Никифор и Иван, к великим послом о том писать учнут и с тем письмом казаков пошлют, то и ханово высочество указы свои к полковому воеводе послать укажет же. /л. 109 об./ А естли они к послом никакой ведомости не учинят, а ханово высочество войскам своим от Албазина отступить не укажет, и то де от такого от войск их утеснения, сидя в Албазине, помрут голодною смертью. А их де хан указал отпустить потому ж вскоре безо всякого задержания, и против грамоты царского величества писать учнет, а посылку указал им в Албазин и к великим послом учинить для того, что де ханово высочество, желея тех служивых людех, чтоб они з голоду не померли, и не токмо де хан их желает смерти че/л. 110/ловеку и убить бы ево, но и птицы убить напрасно не велит.
И Никифор и Иван от ближних людей никоими мерами отговоритца, чтоб не посылать по предложению их служилых людей, не могли, послали 2-х человек селенгинских казаков Ивана Шарапова да Павла Бушкова, да и для того тое посылку чинили, чтоб Албазину от войск китайских до приходу окольничего Федора Алексеевича Головина²¹ была хотя б малая свобода и видеть их войска сколько /л. 110 об./ было под Албазиным. А в Албазин писали, чтоб жили в Албазине служилые люди с великим опасением, чтоб от тех войск, обнадежа мирным постановлением, над городом какова дурна не учинили.
Также естли будет присылка какая о чем в город от китайских воевод, чтоб они в город к себе не пускали, а виделися б за городом, потому что тому их предложению не во все верили, чтоб какими мерами за обнадеживанием мира какова у них вымыслу не было. /л. 111/
Никифор же и Иван калаю с товарыщи говорили. — Великих государей, их царского величества царственные большие печати и государственных великих посольских дел от оберегателя, от ближняго боярина и наместника новгородцкого от князя Василья Васильевича Голицына послан с ними госу-[56]даря их, его богдыханова высочества к полковому воеводе к Пунгхену с товарыщи дружелюбной лист. И о посылке того листа говорили они калганскому воеводе, чтоб он дал людей своих, а они, Никифор и Иван, с теми людьми /л. 111 об./ и с своими посыльщики тот лист к нему пошлют. И калганской воевода говорил, что он без указу богдыханова высочества тот лист у них принять и к полковому воеводе послать не смеет, и чтоб они ханову высочеству донесли, чтоб тот ближняго боярина лист послать к полковому воеводе с нынешними их посыльщики, которых посылают к великим и полномочным послом.
И колай говорил, что они о том до ханова высочества донесут, /л. 112/ и какой будет от хана их указ, и о том им сказано будет чрез пристава их дзаргучея Суботая утре.
Ноября в 5 день приезжали дзаргучеи и говорили. — Вчерашняго де числа говорили они ближним людем о посылке царского величества ближняго боярина к полковому воеводе дружелюбного листа, и богдыханово де высочество того листа к полковому воеводе посылать не указал для того, что де чают они, что в том листе ближней /л. 112 об./ боярин к полковому воеводе пишет о той же начинающей войне: отчего та война почалась, и отчего де война всчалась, и то им чрез ближних людей ведомо, и чтоб они тот лист повезли назад с собою.
Дзаргучеи ж говорили. — Служилые люди, которые от них нарежены в посылку к великим послом, готовы ль? А отпуск будет им вскоре, и ханово жалованье: зимнее платье, азямы и шапки и сапоги, с ними присланы, и чтоб они то платье приняли и в путь /л. 113/ готовились.
И им говорили, что для той посылки служилые люди готовы, и чтоб они то платье им отдали, и служилые люди, приняв платье, на милости ханской били челом.
Того же числа приезжали те же дзаргучеи и служилых людей взяли с собою, а сказали, что им велено их с их посланными к полковым воеводам проводить за город. /л. 113 об./
И Никифор и Иван того числа к великому и полномочному послу к окольничему к Феодору Алексеевичю Головину отпустили вышеписанных служилых людей, и о чем ближние люди с ними, Никифором и Иваном, говорили, писали и им наказали, чтоб они, едучи в войске, о всем смотрили накрепко, также б проведывали всякими мерами от наунских жителей: китайской хан с царским величеством войну весть хочет ли, и им от тое службы каких тягостей нет ли, также б проведали сколько под Албазиным войска, и сколько их побито, и полковые воеводы миру ради ль? /л. 114/
И для той посылки дали им, Ивану и Павлу, на дорогу на проезд и для всяких нужд по 5 лан китайских, а лана китайская имянуется рубль.
Ноября в 6 день приезжал асканяма и дзаргучеи и говорили, чтоб они подарки, которые будут от них богдыханову высочеству, им оказали, и которые про ханской обиход годятца, и те приняты будут.
И Никифор и Иван асканьяме /л. 114 об./ оказали в подарках соболи, горнастаи, кость рыбью, часы, корольки, трубки смотрительные и иные немецкие вещи. И асканьяма и дзаргучеи, смотря, выбрали, а что чего порознь, и то писано ниже сего: у Никифора Венюкова — часы столовые боевые серебряные, позолочены; часы французские работы, серебряные, маленькие; часы /л. 115/ маленькие боевые, немецкие работы; часы турецкие; 5 зубов кости рыбьи; 6 очков [57] хрустальных; зеркало немецкое в рамках; 2 шпашки немецкие, позолочены; 2 трубки смотрительные; ковер турецкой, 2 преспективки, французские работы, хрустальные.
У Ивана Фаворова — 4 зуба кости рыбьи; 130 корольков, /л. 115 об./ часы столовые боевые серебряные, золоченые.
Того ж числа с теми подарки на ханском дворе были, и те подарки принял асканьяма, а приняв и переписав, отпустили на подворье.
И того ж числа приезжал дзаргучей, а с собою привез подарки, которые были в подносе к хану, и говорил. — Богдыханово де высочество те их подарки изволил смотрить и, видя, что приехали они ис такие /л. 116/ дальние страны, и скорым поведением указал им продать повольною ценою, однако ж де их не опечалил, указал принять по зубу кости рыбьи.
И Никифор и Иван говорили. — Когда ханово высочество того у них принять не изволил, и в том буди по воле богдыханова высочества, только б то поволено им было продать повольною ценою.
И дзаргучей говорил. — Ханово де высоче/л. 116 об./ство указал к ним для покупки торговых людей на двор пустить и что у них есть, и они б то продали, не мешкая, для того, что им уж и отпуск приближаетца.
И Никифор и Иван говорили, что у них хотя что и есть, однако ж малое число, и больши того у них никаких товаров, также и у служилых людей, нет и в путь свой готовы хотя утре. А что было в подносе к хану, и то все куплено на хана, а иной нихто купить не смел. А как те вещи купили, и после того на двор никово не пускали. /л. 117/
Ноября в 8 день приходили к Никифору и к Ивану дзаргучеи и говорили. — Богдыханово де высочество указал быть им пред собою на поклоне, и после поклону видеть ево ханские очи и быть у стола ноября в 10 день, и чтоб они, Никифор и Иван, как позовут на поклон и как пред ханом будут, поклонились по их обычаю трижды по трижды.
И Никифор и Иван говорили, что они по их обычаю кланятца не будут, а поклонятца по своему обычаю, как /л. 117 об./ належит обычай в государстве государей наших, также и во всех окрестных государствах.
И дзаргучеи сказали. — Буде они по их обычаю не поклонятца, и ближние люди велели им сказать, что они и пред богдыхановым высочеством не будут. А как де был Николай Спафарий и, будучи пред ханом, кланялся по их же обычаю трижды по трижды, а как был у стола, и он кланялся потому ж трижды по трижды. /л. 118/
И Никифор и Иван по многим спорам говорили. — Как они будут пред хановым высочеством, и они богдыханову высочеству по их обычаю от себя поклонятца.
И дзаргучеи говорили. — Как де им хану поклонитца, и для указания будет к ним на подворье чиновной человек.
И того ж числа приезжал чиновной человек, а с ним те ж дзаргучеи, и привели с собою /л. 118 об./ 3-х человек и велели им указывать как кланятца, а чиновной человек и дзаргучеи стояли и, указав, отъехали.
Ноября в 9 день приезжал к Никифору и к Ивану ханов чиновной человек и говорил. — Богдыханово де высочество жалует их столом.
И Никифор и Иван за милость ханскую били челом. И как столы поставили, и за теми столами велели сесть, а как сели, велели поклонитца, сидя за [58] столом, однижды, а после того /л. 119/ принесли чаю. И как чай приняли и выпили, кланялися же, не выходя из-за стола, сидя ж. И после стола чиновного человека и дзаргучеев дарили, а иных никаких питей, кроме чаю, не было.
Ноября в 10 день приезжал дзаргучей до света часа за 3, а с собою привели кони и говорили, чтоб они, Никифор и Иван, с ними ехали, а ближние люди уж на ханской двор съехались.
И Никифор и Иван з дзаргучеем з двора /л. 119 об./ поехали и дожидались ханского выходу в том месте, где приняли царского величества грамоту, часа с 2 и больши. А как солнце почело всходить, и тогда позвали на другую площадь и, всшед на площадь, посадили с чиновными людьми в ряд, а чиновных людей по обе стороны сидело человек с 400 и больши и, поноровя с полчаса, почали в колокол благовестить. А после благовесту в полате, в которой хана ожидали, ударили в бубен, и чиновные люди и они, Никифор и Иван, встали.
А как хан вошол в полату, и тогда в той полате звонили в чашки и в бубен били, /л. 120/ и после звону прокричал человек громогласно и бичами прохлопали трижды. И как бичами ударили, и чиновных людей подступило к месту, где указано кланятца, с обе стороны человек по 40. А как подступили, тот же человек кричал в другой ряд, тогда приступили ближе к месту. А как приступили, опять вскричал в третей ряд и хлопали бичами, и чиновные люди присели на колени и кланялись, вставая, трижды по трижды. А тот человек кричал пред всяким поклоном и вставанием. А как они кланялись, и в то время на той же площади против той же полаты, позади того /л. 120 об./ места, где кланялись, в бубны били, и в чашки звонили, и в фиоли играли органным согласием. И поклонясь, чиновные люди уступили в свои прежние места, а после того велели притить на то ж место Никифору и Ивану. И как стояли на том же месте, тот же человек прокричал громогласно ж, тогда приступили ближе и, подступя, прокричал в другой ряд и хлопали бичами, тогда присели на колени и кланялись против того ж, как чиновные их люди, вставая ж, трижды по трижды. А как кланялись, и в то /л. 121/ время в бубны били, и в чашки звонили, и в фиоли играли против того ж. А хан от того места, где кланялись, сидел на месте своем в полате сажен с 20 и больши, а пред полатою против места с правую сторону висел солнечник жолтой, а по другую сторону поодоль стояли колокольцы и чашки, в которые звонили, а подле лесницы по обе стороны поставлены были духи.
А после поклона взяли к хану близ полат. А как пришли к полатам и велели сесть на земли, и послав /л. 121 об./ ковер, сели, и, сидечи, велели поклонитца и принесли к хану чаю. И как хан чай пил, и тогда ближние и чиновные люди кланялись, сидя, откинув ногу. А после того принесли от хана к Никифору и к Ивану чаю в чашках деревяных жолтых и, приняв чай, и выпили, кланялись. А как чай хан выпил, тогда ударили бичами трижды, и хан ис полаты пошел, а им велели ехать на подворье,
А как были на поклоне и пред полатою, в которой хан сидел, по обе стороны /л. 122/ стояли с солнечники и з знамены, и с пратазаны, и с признаками воинскими, и с сулемами по 37 человек на стороне в красных кафтанах з желтыми перьи. Да по обе ж стороны стояло ханских по 5 коней белых с седлы жолтыми. А на другой площади, на которой дожидались часа с 2, по 3 кореты с слонами стояло на стороне, а на слонех были шатры деревяные. И было на той [59] площади всяких чинов и людей с 3000 и больши. А на тое площадь, на которой кланялись, кроме чиновных /л. 122 об./ людей, никово не пускали.
И как з двора сошли, пришед к Никифору и Ивану, асканьяма и говорил. — Ханово де высочество указал им быть сего числа у себя у стола, и чтоб они того стола ожидали. И дожидались на дворе часов с 5, а на подворье не отпустили.
А после, пришед, дзаргучей и говорил, чтоб они, Никифор и Иван, к столу ханскому шли. А как пришли /л. 123/ пред полату, в которой у стола быть, и дожидалися ханского приходу в полату с полчетверти часа. А как хан пришел и сел на место, пред полатою кланялись, став на колени, хановы чиновные люди трижды по трижды, а после того велели поклонитца им, Никифору и Ивану, против того ж. А по поклонех привели в полату пред хана и велели сесть, и ближние люди все сели ж. А как сели, и ближние люди кланялись по однижды на коленках же, и принесли перед хана и перед ближних людей столы, и перед Никифора и Ивана поставили по столу ж. /л. 123 об./ А как пред всех столы поставили, и ближние люди все, сидя, также и им, Никифору и Ивану, поклонитца велели ж. А как почал хан есть, тогда все поклонилися же. И немного поноровя, к Никифору и к Ивану принесли от хана на золотых блюдах по подаче яблок и ягод, и ту подачю приняли на коленках и поклонились. А после того принесли от хана ж по подаче на золотых блюдах баранины и, приняв, потому ж поклонились, не выходя из-за стола. И принесли к хану чаю. И как хан пить стал, ближние и чиновные люди и они кланялися, сидя, откиня /л. 124/ ногу. А как хан выпил, принесли по чашке к Никифору и к Ивану и, приняв, велели поклонитися, и поноровя с полчетверта часа, велели встать. А как из-за стола вышли, привели пред хана ко дверям и поставили на колени. А как стали на колени, поднесли хану в чашках золотых ренского. И как хан чашку принял и пил, и ближние люди все поклонились, а после того принесли того ж питья к Никифору и к Ивану в золотых же чашках и, приняв и выпив, хану кланялись. И не отпустя с того места, принесли в тех же чашках вина горячего и, приняв, /л. 124 об./ поклонилися, и, прикушав немного, стольники чашки приняли. А как чашки приняли, велели сесть за столом по-прежнему. А как поднесли ренское и вино горячее, и пить все не принуждали.
А служилых людей имали после Никифора и Ивана пред двери ж на вольную сторону и подносили по чашке вина горячего. И посидев немного, принесли к хану чаю в другой ряд, а после хана подносили всем против прежняго. И приняв столы, велели им, /л. 125/ Никифору и Ивану, ис полаты вытти, а вышед ис полаты, на том же месте поклонилися трижды.
А как были пред ханом, и хан, призвав ближняго человека, а с ним был асканяма, спрашивали. — Наскоро ль они ехали или был простой, и сколько месяцов как отпущены от царского величества, и в государстве государей наших студнее или в их царстве Китайском?
И Никифор и Иван говорили, что /л. 125 об./ ехали они наскоро, однако ж де было и простою немало, а без простою в дороге никогда не бывает. А как от царского величества отпущены, тому уж 9-й месяц, а в государстве ль государей наших студнее бывает или в их государстве, про то им не ведомо, потому что они в Китайском государстве преж де сего в зимнее время не бывали.
А про здоровье царского величества хан, также и чрез ближних своих людей не спрашивал. /л. 126./
[60] А как ближней человек и асканяма пред хана приходили, тогда, на колени припадая, ханского приказу слушали и отповедь чинили, припадая ж на колени.
А хан сидел на соболях, азям был исподней камчатой песочной цвет, верхней — черной простой, шапка с соболем и кистью простою, чотки жемчюжные большие, сидел на месте, и то место высоко будет, степеней с 5. /л. 126 об./ Хановы ближние люди сидели по обе стороны в 4 ряда на полу, а на полу были посланы войлоки белые. Да против хана с обе стороны сидело человек по 15, а Никифор и Иван сидели в ряд с теми ж ближними людьми с правую сторону от хана и по правую сторону ближних людей. А служилые люди сидели позади поодаль. А пред полатою сидели в один ряд чиновные ж люди. И всего было в полате ближних и пред полатою чиновных людей с 500 человек и больши в чиновном платье и в шапках. /л. 127/ Стол был пред ханом в той же полате, в которой был и Николаю Спафарию.
Да позади ханского места стояли с пратазаны по 3 человека на стороне в чиновном же платье. А как хан сел на место, также и ближние люди сели, и те протазанщики сидели ж.
А как от хана отпущены, и ханов ближней человек говорил. — Указал де ханово высочество оказать им /л. 127 об./ свою потеху, и вынесли 11 кречетов — 3 белых, 8 красных. И говорил. — Которых де кречатов прислал было блаженные памяти великий государь, его царское величество, ко государю их, к его богдыханову высочеству, с Николаем Спафарием, и те были к ловле зело добры, только де все от великих жаров померли, потому что де у них во все лето держат их в-ызбах земляных, а естли их держать наруже, то ни одна жива быть не может.
И Никифор и Иван спрашивали. — /л. 128/ Ис которых мест те кречаты к ним привозят? И ближней человек говорил, что де по указу богдыханова высочества промышляют их по Амуру подданные их, которые живут близ Амурского устья, а те де кречаты уж мытей по 7 и по 8 и по 9. И смотря тех кречатов, поехали на подворье.
Да у стола ж пред ханом с Никифором /л. 128 об./ и Иваном были подьячей Алексей Ларионов, пятидесятников 2 человека, десятников 2 ж человека, толмач Тарас Афонасьев. И Тарас за столом не сидел, стоял близ Никифора и Ивана с осканямою.
Ноября ж в 11 день приезжал к Никифору и к Ивану дзаргучей Эркету и говорил. — Богдыханово де высочество указал им сего числа быть у стола в Мунгальском приказе²².
И Никифор и Иван и служилые люди /л. 129/ у стола в Мунгальском приказе были. А у стола были того приказу асканама да чиновной человек, и асканьям стол был же, а чиновной человек за столом не сидел, стоял подле Никифора и Ивана и их подчивал. А преж де стола кланялись, став на колени, девятью. А как с столов собрали, принесли к асканяме в чашке серебряной, так ж и к ним, Никифору и Ивану, в чашках принесли ж вина горячего, и приняв и выпив, кланялись, не выходя из-за стола. /л. 129 об./
А после стола на том же месте кланялись трижды и отпустили на подворье.
Асканяма ж при отпуске говорил. — Богдыханово де высочество жалует их утре другим столом, и чтоб они тое ханову милость ведали и утре с присланными к ним дзаргучеи к столу ехали.
[61] Того ж числа приходил к Никифору и к Ивану дзаргучей Баринама, которой приставлен был на дворе, /л.130/ и говорил. — Прислали де ево, Баринаму, ближние люди, а велели им сказать: буде царское величество изволят впредь о чем к богдыханову высочеству писать, и те б грамоты указали присылать для лутчего выразумения на мунгальском языке. И для того указал ханово высочество дать им образцовое письмо. И то письмо отдано им будет при отпуске.
И Никифор и Иван говорили, что они письмо примут, и царского /л. 130 об./ величества ближним людем донесут.
Того ж числа приезжал асканяма и говорил. — Богдыханово де высочество указал их отпустить ноября в 14 день и с ними к царскому величеству посылает свою богдыханова высочества любительную грамоту, и чтоб они к тому числу готовились, а больши того жить им не дадут.
И Никифор и Иван говорили, /л. 131/ что им того числа, как он, асканяма, объявляет, выехать из царства невозможно для того, что кони и верблюды от дальняго пути изнужены, а иные многие, приехав в царство, померли, и поднятца в такой дальней и нужной путь не на чем, а купить вновь негде для того, что з двора людей их, также и на двор, никово с продажными верблюды не пускают.
И асканяма говорил. — Ханово де высочество для скорого их отпуску /л. 131 об./ и для поспешения в дороге указал им дать верблюды и кони из своих табунов добрые, а их верблюды и кони, также и у служилых людей, взять на себя. А которые кони и верблюды у них в царстве приняты на корм и померли, и вместо тех верблюдов и коней дать указал же, и чтоб они к тому числу были готовы, а верблюды де и кони на двор приведены будут пред отпуском.
Никифор и Иван на ханове жалованье били челом и говорили, что /л. 132/ они того числа ис царства поедут. Да асканьяме ж говорили. — Объявляет он, асканяма, что богдыханово высочество посылает с ними к великим государем, к их царскому величеству, свою богдыханова высочества грамоту, и богдыханово б высочество указал в той своей грамоте царского величества имянованье и титлы написать против того ж, как написано в их царского величества грамоте, и с той бы грамоты дан им был список. /л. 132 об./
И асканяма говорил. — Богдыханово де высочество в грамоте своей царского величества имянованье и титлы против того, как они, великие государи, сами себя описуют, написать не указал, а указал писать так, как у них есть истари обычай. А как де был Николай Спафарий, и он домогался того, чтоб царского величества к имянованью написаны были титлы против того ж, как написано было царского величества в грамоте. И ему в том отказано ж. И для того он без грамоты и отпущен. А как он, Николай, /л. 133/ был у хана на дворе для принятия подарков, и с ним о том по указу богдыханова высочества колай с товарыщи приказывали: естли великие государи, их царское величество, изволят впредь к хану их прислать для каких дел с своею царского величества грамотою, и те б от царского величества присланные чинили во всем по их обычаю, как у них обычай есть истари. А естли то будет царскому величеству противно, и великие государи впредь к ним и не присылали б, и разве де он, Николай, тот их приказ царского величества /л. 133 об./ ближним людем не возвестил? А что они говорят, чтоб им с той хановы грамоты дан был список, и ханово де высочество список с ними по-латине послать указал. И тот список отдан им [62] будет утре на ханове дворе в том же месте, где принята у них царского величества грамота, вместе с хановою грамотою. А о чем богдыханово высочество в грамоте своей к царскому величеству писать будет, и им тое грамоту утре прочтут, а особой список им дан не будет, и чтоб они о том и о имянованье царского /л. 134/ величества впредь и не упоминались. А как будут у царского величества, и они б о том и о их старом обыкновении царского величества ближним людем донесли.
Того ж числа посылали к асканяме толмача, а с ним посылали мех пупчатой соболей, 10 пар соболей добрых, чтоб он, асканьяма, к великим государем, к их царскому величеству службу свою показал, ханова высочества ближних людей наговорил, чтоб в ханове грамоте /л. 134 об./ царского величества имянованье и титлы написаны были сполна так, как они, великие государи, в грамоте своей сами себя описуют.
И толмач, пришед, сказал. — О чем они, Никифор и Иван, к асканьяме посылали, и то ему, асканьяме, говорил и что с ним к нему посылали, объявил. И асканьяма де ему сказал, что ему того никоими мерами учинить невозможно. А что к нему прислали от того, и они б де, хотя обещали многие тысячи, /л. 135/ и ему так ж и ближним людем с тем их предложением к хану итить невозможно. И в том де отказал.
Ноября в 12 день приходил дзаргучей и говорил. — Прислал де ево, дзаргучея, асканьяма для того, чтоб они ехали на ханской двор, не мешкая. А как приехали на двор, и асканьяма говорил. — Богдыханово де высочество указал послать с ними к царскому величеству свою богдыханова высочества грамоту, а что в ней /л. 135 об./ пишет, указал им прочесть, и они б слушали. И Никифор и Иван говорили, что они слушать будут.
И асканьяма говорил. — Донесено де до богдыханова высочества чрез Данила Аршинского, что царское величество желает, чтоб на обе стороны послы ходили, также б и торговые люди промыслы чинили, и к нему де, Данилу, посылали, чтоб /л. 136/ подданного их Гантимура, отдал, и оттого может то учинитца, о чем он сказал, что без указу царского величества отдать не смеет, а будет о том писать к царскому величеству, и как де указ будет, и он ево к ним прислать хотел. И по той де их посылке Гантимур не отдан. А после де того Микифор Черниговской²³ и прочие грабежи и убытки подданным их учали чинить. И хан де их к царскому величеству об оддаче Гантимура, и чтоб впредь на рубежах никаких задоров не чинились, писал, и тот /л. 136 об./ лист послал в Нерчинской: и естьли оттого престанут, и оттого учинитца мирное постановление. И на тое де от хана к царскому величеству посылку ответу не бывало, и Гантимур не отдан, и учали задоры чинить паче прежняго. А как де был прислан Николай Спафарий, и он де говорил, что из грамот, о чем писано, не выразумели, и их привозил с собою. И по указу ханову ему, Николаю, ближние люди говорили, чтоб Гантимур был отдан. И после отпуску ево никакие отповеди не бывало ж. И после де /л. 137/ того, будучи в Албазине на промыслех, людей без всякие причины побивали и грабили, и с подданных их ясак на себя збирали, и подданных их к себе принимали, и в Албазинской де об оддаче тех людей к Алексею Толбазину посылали. И он де говорил, что без указу царского величества отдать их не смеет же, а хотел о том писать к царскому величеству. И естли де указ об оддаче прислан будет, и он их отдаст. И о том де никакова к ним ответу не бывало ж, и те беглецы не отданы.
[63] А как де до хана их донесено, что /л. 137 об./ людей их не отдали и убытки и разорение чинят, и хан де послал войско свое и Албазинской взяли, а из них ни одного человека убить не велел, а велел отпустить всех, только де из них 40 человек, которые итить в сторону царского величества не похотели, а остались при войске их, и те все живы и ханово жалованье — корм им дают. А как их отпустили, и им наказали, чтоб впредь на то место не приходили, а жили б на своих границах. И после де того 400 человек в Албазин пришли по-прежнему и почали /л. 138/ чинить всякое разорение и на промыслех побиение паче прежняго. И как де до хана их донесено, что обычая своего не пременили, велел Албазинской войскам своим осадить для того, что те люди приказ их царскому величеству не известили. А как де был Николай Спафарий, и он де обыкновения их не знал и зело грубо поступал. А ныне ему, Никифору, и протчим приказал хан ехать наскоро, а войскам, которые под Албазиным, велел отити, покамест придет посол, и впредь бы никакова задору до приезду посоль/л. 138 об./ского не чинили.
Асканьяма ж говорил, чтоб они подождали, а он тое грамоту им отдаст. А как он отдавать станет, и они б ее приняли, став на колени.
И Никифор и Иван говорили, что в той ханове грамоте царского величества имянование и титлы против их царского величества грамоты, кокова с ними прислана, /л. 139/ не написано, и для того им хановы грамоты принять невозможно, а чтоб богдыханово высочество указал в той грамоте своей царского величества имянованье и титлы написать сполна, как они, великие государи, сами себя описуют, и тое б грамоту отдал ханово высочество из своих рук. А что он говорит, чтоб тое хана их грамоту принять, став на колени, и того им учинити никоими мерами невозможно. /л. 139 об./
И асканьяма говорил. — Как де у них был Николай Спафарий, и с ним, Николаем, об оддаче и о приеме грамот, так ж и о имянованье наказывали: естли кто впредь от царского величества к хану их прислан будет, и они б чинили во всем по их обычаю, и разве де Николай приказ царскому величеству не известил? И естли де учнут они чинить обычаю их противность, и они отпущены будут без грамоты так ж, как и Николай Спафарий, и что учинили они к мирному постановлению, тем своим /л. 140/ упорством испортят, и чтоб грамоту приняли безо всякого спору. А что они говорят, чтоб грамота отдана была пред хановым высочеством, и то никогда у них не бывало и ныне не будет.
И Никифор и Иван асканьяме в приеме грамоте отказали и з двора ханского поехали на подворье.
Того ж числа приезжал дзаргучей и говорил. — Прислали де ево к ним /л. 140 об./ ближние люди и велели им сказать, чтоб они ехали для принятия грамоты на ханской двор, и грамоту, которую хан их посылает к царскому величеству, приняли, став на колени, а буде, став на колени, грамоты не примут, и они б утре в путь свой готовились и больши того присылки к себе не ожидали.
И Никифор и Иван, говоря о том упорственно и видя, что грамоты у них, стоя, принята не домоглись, а отпустить хотят вскоре, и чтоб не отпустили без грамоты, говорили, /л. 141/ что для самых нужных дел грамоту примут.
И того ж числа на ханове дворе грамоту приняли у асканьямы в том же месте, где царского величества грамоту принял калай с товарыщи. А нес грамоту он же, асканама, в средние ворота, в которые хан ходит, а окроме хана
[64] в те ворота нихто не ходит. Да в то же время отдали и список латинским письмом да письмо образцовое мунгальское и говорили, чтоб /л. 141 об./ царское величество впредь указал к хану их грамоты присылать на трех языках: на русском, на латинском да для лутчаго им выразумения на мунгальском. И то письмо Никифору и Ивану отдали. А Никифор и Иван, приехав к Москве, то письмо подали в Государственном Посольском приказе²⁴.
Асканяма ж говорил. — Указал де им ханово высочество сказать, чтоб они в пути своем поспешили. А как будут у великого и полномочного посла, и они б ему предложили, чтоб и он для успокоения войны в царство ехал с поспешением же. /л. 142/
При отдании ж грамоты спрашивал аскамба. — Великие и полномочные послы в царство которою дорогою поедут, чтоб им о приезде их и о встрече было ведомо.
И Никифор и Иван говорили. — Которою дорогою великие и полномочные послы поедут, про то им не ведомо. /л. 142 об./
Того ж числа были Никифор и Иван у стола в Мунгальском же приказе: столы были во всем против прежняго.
Того ж числа по присылке от езуита Фердинанта были Никифор и Иван у езуитов, а с ними ездил аскамба, которой приставлен у ворот, да заргучей Эркету. И как приехали к езуитам, /л. 143/ и аскамба и заргучей, пришед в костел, кланялись образу всемилостивого Спаса и пресвятой богородицы, воздев руки, трижды в землю припадывая на колени. А Никифор и Иван молились как обычай у християн. А после того езуит звал аскамбу и Никифора и Ивана в полаты. А как в полаты пришли, сели по местам: аскамба сел с левые стороны, а Никифора и Ивана посадили с правые /л. 143 об./ стороны и подчивали чаем, и быв у езуитов с полчетверти часа, отъехали.
Езуит ж Фердинант про отпуске говорил, что ему с ними, Никифором и Иваном, при аскамбе ни о чем говорить было невозможно для того: естьли б они о чем говорили, и они будут в подозрении, а приезду ево, аскамбина, к себе он не чаел, а пошлет /л. 144/ с ними грамотку к Николаю Спафарию и о всем отпишет. А на посольской двор окроме того, что был с колаем, не приезживал.
Того ж числа приходил к Никифору и к Ивану от езуита человек ево Францышка, родом Ческие земли, а остался он, Францышек, от галанских послов для научения китайского /л. 144 об./ языка и грамоты.
И Никифор и Иван Францышку говорили. — Буде он что слышал от езуитов о намерении хана китайского, чего он желает с стороны царского величества, также и о иных делех, и он бы им сказал, а они ему за то учинят почесть.
И Францышек говорил. — /л. 145/ Хан де китайской желает быть с царским величеством дружбы и любви и чтоб война конечно успокоить. Только де он от езуита слышал, что Албазинскому в стороне царского величества не быть.
У Францышка ж спрашивали по тайному наказу. — Инженеры у хана китайского есть ли, и буде есть, /л. 145 об./ какого народу — китайского ль или немцы, также пушки и гранаты есть ли, и хто делает, и колько пехотных и конных полков в зборе будет, и что под Олбазин войск послано?
И Францышек говорил. — Инженеров де в Китайском государстве нет, а пушки и гранаты есть. А почали гранаты делать езуит Фердинант с товарыщи, /л. 146/ а при них де у того же гранатного дела 2 человека руских людей.
[65] А зделали де только 30 гранат да вновь вылито 30 пушек, А как де гранаты при хане пускали, и хан де строение гранатное зело похвалили, и те гранаты указал было послать под Албазинской, только те гранаты не посланы за их приездом. А про войско сказал, что ему про то подлинно не ведомо, а езуиты де говорят, /л. 146 об./ что у хана китайского пехотных полков малое число и к воинскому строю не заобычны.
От езуитов же де он слышал, что под Олбазинской послано войска 12 000 конницы и пехоты, окроме работных людей, которые в работе на бусах. /л. 147/
У Францышка ж спрашивали о галанских послах. — В Китайское государство для каких дел приезжали, и не остались ли от них немцы к хану китайскому в службу, и для чего приезжали — получили ль?
И Францышек говорил. — Галанские де послы приезжали в Китай для торговых промыслов и чтоб им поволено было и впредь приез/л. 147 об./жать. И хан де им в том оказал, и впредь для торгов приезжать заказал. А приезд де и отпуск учинили против обычаев иных государств противной. И как де им о выезде ис Китайского государства был срок в которой день выехать назначен, и галанские де послы того дня ехать было не похотели, и хан де велел их выслать не чесно. /л. 148/
Хан же де китайской хотел было к великим государем послать послов своих, только де тое посылку отговорили ближние люди для того, что от китайских ханов никогда ни в которое государство послы не посылываны. А послал де хан к великим государем грамоты с езуитом имянем Переррою²⁵.
Ноября в 13 день приезжали /л. 148 об./ заргучей и говорили. — Богды де ханово высочество жалует их своим ханским жалованьем на отпуске, и чтоб они для приему жалованья на ханской двор ехали.
И Никифор и Иван на ханском дворе были и подарки по многим спорам приняли, став на колени. /л. 149/
А подарков Никифору Венюкову дано: азям камчатой на мерлушках овчинных белых; камка местами протыкана соломенкою; шапка теплая с кистью шолковою красною; пояс, а на поясу 2 мошонки; 4 платка; нож; сапоги кожаные черные; /л. 149 об./ лошадь с седлом и с уздою и с паперстью, с кистьми красными волосяными, оправа медная; 2 постава камки, местами протыкано соломенкою, по 18 аршин в поставе; портище отласу вишневого; портище отласу асинового;34 китайки.
Ивану Фаворову во всем против того ж. /л. 150/
Подьячему Алексею Ларионову: озям камчатой на мерлушках же белых; шапка; сапоги; пояс с платками и с ножиком и с мошенками; постав камки черной; портище отласу вишневого; 16 китаек.
Толмачам, 2 человеком по азяму камчатому /л. 150 об./ на мерлушках же, с поясом и с платками и с ножиком; по шапке теплой; по сапогам; по портищу отласу; по 8 китаек.
2 человеком пятидесятником против дачи толмачей; 2 человеком десятником по азяму камчатому, по портищу отласу, по 8 китаек. /л. 151/ Служилым и Никифоровым и Ивановым людем по портищу отласу, по 8 китаек.
А как приняли подарки, объявили заргучей заргучея да сотника и говорили. — По указу де бугдыханова высочества велено им, заргучею и сотнику, быть у них до Калгана в приставех.
[66] Того ж числа приехали заргучей, а с собою привели кони /л. 151 об./ и верблюды и говорили, чтоб они, Никифор и Иван, и служилые люди кони и верблюды, которые годятца к ходу, взяли и на милости ханской били челом.
И Никифор и Иван и служилые люди, взяв кони и верблюды, на ханове жалованье били челом.
А как Никифор и Иван приехали в Китайское государство, /л. 152/ в Пежин, и им давано поденного корму и питья с приезду до отпуску: гусь, курица, 2 барана живые, чашка чаю, чашка муки пшеничной в полчетверти фунта, 2 лошки масла коровья, рыбы по 2 язя, крушка в чай молока, по 2 фунта пшена сорочинского на день. /л. 152 об./ Да Никифору ж и Ивану с служилыми людьми по 3 ведра дарасуну на день. Да Никифору ж и Ивану с служилыми людьми в дорогу привели на корм 160 баранов. И Никифор и Иван тех баранов не приняли для того, что за великими грязьми гнать было немочно, а говорили, /л. 153/ чтоб им даван был корм в дороге против прежняго.
И заргучей говорили, что им в дороге корму не будет, а чтоб они тех баранов приняли. А буде за великими грязьми баранов взять немочно, и они вместо тех баранов дадут деньгами для того, чтоб им в кормех мешкоты не было. /л. 153 об./ И дано за бараны 80 лан, а подвод ис царства до Калгана не дано. А заргучей говорили. — Бугды де ханово высочество подвод дать им не указал для того, что им даны кони и верблюды добрые.
Ноября в 14 день ис царства поехали и, отъехав 5 верст, начевали для того, что выехали /л. 154/ позно, и был дождь великой.
Ноября в 24 день приехали в Калган. И калганской воевода встретил Никифора и Ивана у ворот по-прежнему и, проводя за ворота, привитався и подчивав чаем, пошел в город, а заргучей и сотник, которые провожали ис царства до Калгана, проводили версты с 2 и отъехали. /л. 154 об./
Декабря в 20 день приходили приставы Котан-кошучи да Сырен и говорили. — Ведомость де им есть, что хан и Кутухта с совету в ургу не бывали, а совет де кончился, а на чем, того не ведомо. А как в ургу будут, и о том подлинной ведомости нет же. А он де, Катан, утре поедет к хану навстречю об отпуске их /л. 155/ ис Китайского государства и о приезде в ургу возвестить. А до урги и от урги до Селенгинского провожать их будет Батура-контайши пристав Сырен, и чтоб они утре ево, Котана, отпустили.
И Никифор и Иван, подаря, Котана отпустили декабря в 26 день. /л. 155 об./
Да пристав же Сырен говорил. — Очирой де хан и Кутухта с совету послали х китайскому хану с ево присланным алихамбою²⁶ в послех: хан — сына своего большого Галдана-тайшу²⁷, Кутухта — большого своего хабу кубилгана Аразатбу. /л. 156/
И Никифор и Иван у пристава спрашивали. — На чем тот их совет кончился, и для чего в послех хан сына своего послал?
И пристав говорил. — На чем де тот совет кончился и о чем советовали, про то ему не ведомо для того, что с того совету в домы свои еще нихто не бывал. /л. 156 об./
Декабря в 28 день приехали в ургу и пристав в урге остался для того, что кони и верблюды пристали, а в провожатых из урги послали служилого мунгалетина.
Генваря в 10 день приехали в Селенгинской и вышеписанного мунгалетина, подаря, отпустили того ж числа. /л. 157/
[67] В полк к окольничему и воеводе к Федору Алексеевичю приехали марта в 12 день. И окольничей и воевода, взяв китайского хана з грамоты список и переведчи, отпустил марта в 20 день. В Нарым приехали /л. 157 об./ мая в 5 день. И того ж числа посылали к стольнику и воеводе к Василью Трегубову с подорожною подьячего Алексея Ларионова. И стольник и воевода Василей Трегубов в подводах и в воже отказал и подорожной не принял.
В Тоболеск приехали /л. 158/ мая в 29 день. Ис Тобольска поехали июня в 4 день. К Москве приехали июля в 17 день.

РГАДА, ф. Сношения России с Китаем, оп. 1 кн. 8, лл. 1—158. Список XVII в.

Примечания:

^1. Венюков Никифор Данилович — подьячий Посольского приказа с 1671 г. Вместе с Иваном Фаворовым в течение ряда лет принимал участие в установлении русско-китайских дипломатических связей. В 1675—1678 гг. ездил в Китай в составе посольства Н. Г. Спафария (см.: Русско-китайские отношения в XVII веке. Т. 1. М., 1969, с. 336, 346). Н. Венюкову приписывается сочинение под названием «Описание новые земли сиречь Сибирского государства, в которое оно время и каким случаем досталось за Московское государство и какой той земле положение», составленное, по мнению историка А. И. Андреева, в 1685—1686 гг. (см.: Андреев А. И. Очерки по источниковедению Сибири. Вып. 1. XVII век. M.-Л, 1960, с. 69—71; Лебедев Д. М. География в России XVII века. M.-Л, 1949, с. 200). Сочинение получило широкую известность, особенно на Западе.
Фаворов Иван — с 1674 г. подьячий Посольского приказа, где одновременно выполнял функции картографа. Известно, что в конце XVII в. ему поручались важные картографические работы. Так, в 1695 г., накануне первого Азовского похода, он составил карты нижнего течения Дона и северного побережья Черного моря (см.: Очерки истории СССР. XVII в. М., 1955, с. 581—582).
В декабре 1685 г. Н. Д. Венюков и И. Фаворов были посланы в Пекин, чтобы передать цинскому правительству грамоту с сообщением о скором прибытии на границу русского посла для ведения переговоров.
^2. Василий Васильевич Голицын (1643—1714) — князь, боярин, фаворит царевны Софьи. Объединил под своей властью все важнейшие приказы, с 1682 по 1689 г. являлся главой Посольского приказа. Руководил всей внешней политикой Русского государства, обладал незаурядными дипломатическими способностями. Заключил «Вечный мир» с Польшей в 1686 г., принимал участие в организации посольства Ф. А. Головина, в Чигиринских походах 1677 и 1678 гг., в русско-турецкой войне и Крымских походах 1687 и 1689 гг. С падением правительства Софьи в 1689 г. был сослан в Архангельский край.
^3. Речь идет о маньчжурском военачальнике Пэнчуне, участнике походов на Албазин.
^4. Святая неделя — первая неделя после пасхального воскресенья, в 1686 г. продолжалась с 4 по 10 апреля.
^5. Кутухта, Хутухта-геген, Ундур-геген — так в документах называется сын Тушету-хана Гомбодоржа Лубсан Дамба-Джамцан (1636—1723). В 1641 г. он был провозглашен хубилганом тибетского историка Даранаты. В 1649 г. уехал в Тибет, где от Далай-ламы получил титул Джебдзун Дамбы-хутухты. В 1651 г. вернулся в Халху и стал первым ургинским хутухтой и главой ламаистской церкви в Монголии. Занимался строительством храмов и монастырей, способствовал распространению буддизма. Полномочный посол Ф. А. Головин в письме к судье Посольского приказа В. В. Голицыну писал о нем следующее: «А от Селенгинского меж владения Чарой Сайн-хана к полудню идет их же мунгальского духовного чину имянуемый Кутухта, вышеписанному Чарай Сайн-хану родной брат, и над всеми над теми мугальскими владетели в духовном и свецком чину зело силен. А приемлет тот Кутухта по своему закону посвящение Далай-ламы, которой кочюет за мунгалами на полдень и сказывают, что зело великое владение его есть, а называется Тангуцкой земли и закона. А у того вышепомянутого Кутухты зделаны по реке Чикою и Толе, которая впадает от полудня в Чикой, монастыри многие, ограды имеют каменные, в которых живут их законники» (РГАДА, ф. Сношения России с Китаем, оп. 1, кн. 9, лл. 659—659 об.).
Стремился поддерживать добрые отношения и с Русским государством и с Цинами, отдавая предпочтение последним. Проманьчжурская ориентация сыграла решающую роль и в выборе подданства. Ундур-геген вместе с братом Тушету-ханом Чихунь Доржи, который потерпел поражение от Галдана Бошокту-хана, были вынуждены бежать в пределы Цинской империи искать помощи и защиты. В «Эрдэнийн эрихэ» отмечается, что Геген, просивший принять в подданство его и принадлежащих ему шабинаров, тем самым просил за всех дзасаков: «Все тайчжи восточной и западной сторон, считая меня за учителя-ламу, говорили мне: если хутухту говорит, что он поддастся, мы также поддадимся, равно и абаганарские тайчжи, и находящиеся у караулов говорили мне: и мы поддадимся» (Позднеев А.М. Ургинские хутухты. Исторический очерк их прошлого и современного быта. СПб., 1880, с. 7—8).
В 1691 г. под влиянием Ундур-гегена большинство монгольских тайджи приняли маньчжурское подданство и на Долоннорском съезде было официально оформлено вхождение Халхи в состав Цинской империи. За ургинским хутухтой сохранилось главенствующее положение среди ламаистского духовенства Монголии.
Ундур-геген под именем Занабазара был известен в Монголии также как мастер буддийской скульптуры (см.: Шастина Н.П. Русско-монгольские посольские отношения XVII века, с. 147—149; Позднеев А. Монгольская летопись «Эрдэнийн эрихэ»; Ермаченко И. С. Политика маньчжурской династии Цин в Южной и Северной Монголии в XVII в., с. 126—151).
^6. Имеется в виду Шидишири Батур-хунтайджи, брат Тушету-хана Чихунь Доржи. Как и последний, он являлся сторонником Цинов. Участвовал в примирительном съезде в Хурэн-Бэлчире в 1686 г., возглавил объединенные отряды монгольских тайджи во время осады Селенгинска в январе—марте 1688 г. После принятия маньчжурского подданства получил звание бэйлэ. Шидишири Батур-хунтайджи принимал участие в походе цинского императора в 1697 г. против Галдана Бошокту-хана. Вернувшись в Халху, занимался строительством храмов и кумирен. Умер в 1705 г. (см.: Позднеев А. Монгольская летопись «Эрдэнийн эрихэ», с. 185, 186, 247, 264; Шастина Н. П. Русско-монгольские посольские отношения XVII века, с. 131—143).
^7. Речь идет о так называемом примирительном съезде халхаских князей в Хурэн-Бэлчире, который проходил, по китайским источникам, с 18 по 23 сентября, по данным русских документов — с 1 августа по декабрь 1686 г.
Причиной междоусобной борьбы в Халхе послужили события, связанные с убийством Дзасакту-хана Ваншука и вмешательством Тушету-хана Чихунь Доржи, который, воспользовавшись нестабильностью положения в Дзасактуханском аймаке, захватил часть имущества и аратов Дзасакту-хана. Попытка Далай-ламы примирить ханов не имела успеха. В прекращении борьбы в Северной Монголии было заинтересовано и цинское правительство из-за надвигающейся опасности со стороны джунгарского хана Галдана. Поводом для вмешательства маньчжуров в монгольские дела явилось обращение Дзасакту-хана Ценгуна к правителю Цинской империи с просьбой посодействовать в возвращении подданных, захваченных Тушету-ханом. Для обеспечения успеха маньчжуры еще в 1684 г. пригласили к участию в примирении Далай-ламу и предложили ему направить в Халху своего посла вместе с цинским. Однако посланец Далай-ламы по дороге в Халху умер, и только в конце 1685 г. был назначен новый — настоятель Галдановского монастыря Галдан-ширетуй. Цинскую сторону на примирительном съезде представлял глава Палаты внешних сношений (Лифаньюань) Арани. Были приглашены крупнейшие монгольские князья, в том числе Цецен-хан, Ундур-геген, Шидишири Батур-хунтайджи, Дзасакту-хан и др. Зачитанный на съезде указ императора Канси призывал монголов к примирению. Монгольские ханы и тайджи принесли клятву в вечном мире и согласии, обещали вернуть все незаконно захваченное. Несмотря на внешний успех, после Хурэн-Бэлчирского съезда прежние распри не прекратились. Тушету-хан не спешил возвращать чужих аратов, и борьба продолжалась (подробно см.: Позднеев А. Монгольская летопись «Эрдэнийн эрихэ», с. 182—186; Златкин И. Я. История Джунгарского ханства. 1635—1758, с. 172—176; Ермаченко И. С. Политика маньчжурской династии Цин в Южной и Северной Монголии в XVII в., с. 116—121).
^8. Видимо, имеется в виду посол Ундур-гегена Манжита-лама, который в декабре 1675 г. вместе с послами Тушету-хана Чихунь Доржи и Шидишири Батура-хунтайджи прибыл в Москву. Присутствие на празднике крещения так подействовало на Манжита-ламу, что он подал челобитную о принятии православной веры. Получив разрешение, он совершил обряд крещения и остался жить в Тобольске (см. РГАДА, ф. Монгольские дела, оп. 1, 1675 г., д. № 1, лл. 1—152; 1676 г., д. №  2, лл. 1—8). Тобольский сын боярский Ф. Михалевский, будучи в марте 1678 г. в улусе Ундур-гегена, на требование вернуть посла ответил: «А посланец их Манжита-лама остался царьского величества в Сибири в Тобольску для своих дел добровольно, и ехать к ним он в Мунгальскую землю не похотел, и живет ныне в Тобольску для своих дел, а не в неволю оставлен» (см.: СПбОА РАН, ф. Портфели Миллера, оп. 4, кн. 23, док. №  317, л. 369).
^9. Речь идет о Цебден-тайджи, сыне дзасака Шибтуй Хатан-батура, двоюродного брата Тушету-хана Чихунь Доржи, являлся вассалом последнего. Под властью Цебдена находились табунгутские тайджи (см.: Мэн-гу-ю-му-цзи. Записки о монгольских кочевьях, с. 63, 68, 69; Русско-китайские отношения в XVII веке. Т. 2. М., 1972, с. 198, 202, 207, 780 и др.).
^10. Гыгын-хан, Геген — один из титулов первого Цецен-хана Шолоя, который подарил его двухлетнему будущему главе ламаистской церкви Лубсан Дамба-Джамцану. И с тех пор в исторических сочинениях этот титул у Цецен-ханов, как правило, не встречается. Только в 1728 г. внук Цецен-хана Умухей вновь получил титул Геген Цецен-хан. В 1781 г. титул был утвержден за Цецен-ханами навсегда. В статейном списке речь, видимо, идет о внуке Шолоя — третьем Цецен-хане Норбо, который умер в 1687 г. Кочевья его распространялись «между полуднем и востока круг великого озера Далай и реки Онона и иных, имеет под собою многих тайшей мунгальских и равных родов иноземцов» (РГАДА, ф. Сношения России с Китаем, оп. 1, кн. 9, л. 655 об.). На западе они граничили с Тушетуханским аймаком, на севере соприкасались с русскими землями (см.: Мэн-гу-ю-му-цзи. Записки о монгольских кочевьях, с. 86—87; Позднеев А. Монгольская летопись «Эрдэнийн эрихэ», с. 55—56, 134—136).
^11. Речь идет о первом наступлении маньчжурских войск и осаде Албазина в июне 1685 г. Хотя первые нападения превосходящих сил противника были отбиты, русский гарнизон был вынужден 5 июля оставить подожженный цинскими войсками город. Маньчжуры разрешили русским уйти в Нерчинск, а Албазин был срыт до основания (см.: Мелихов Г. В. Маньчжуры на северо-востоке (XVII в.). М., 1974, с. 141—169; Александров В. А. Россия на Дальневосточных рубежах (вторая половина XVII в.), с. 138—154).
^12. После ухода маньчжурских войск из-под Албазина русские отряды вернулись в город и восстановили его. Узнав об этом, цинский император приказал в июне 1686 г. вновь осадить Албазин. Однако маньчжурские войска, подошедшие к городу в начале июля, взять его не смогли. В октябре 1686 г. цинская армия предприняла последнюю попытку овладеть Албазином штурмом, но потерпела поражение. Приближение зимы и военные неудачи поставили маньчжуров в тяжелые условия, и цинское правительство было вынуждено пойти на установление дипломатических отношений с русскими. Но еще раньше, получив сообщение сибирских воевод от 15 ноября 1685 г., русское правительство, встревоженное притязаниями маньчжуров, направило И. Фаворова и Н. Венюкова с царской грамотой к богдыхану о согласии начать мирные переговоры (см.: Мелихов Г. В. Маньчжуры на северо-востоке (XVII в.). М., 1974, с.173—177; Александров В. А. Россия на Дальневосточных рубежах, с. 138—154).
^13. Речь идет о маньчжурском генерале Пэнчуне. Принимал участие в 1682 г. в разведывательном походе на Нерчинск, в первом и втором походе на Албазин. С 1690 г. воевал против Галдана Бошокту-хана. Умер в 1701 г. (см.: Мясников B. C. Империя Цин и Русское государство в XVII веке. М., 1980, с. 167—169, 192—194 и др.).
^14. Спафарий (Милеску) Николай Гаврилович (1636—1708) - выходец из Молдавии, ученый, политический деятель, дипломат. Образование получил в Константинополе и в Италии. Принимал активное участие в политической борьбе, которая развернулась в Молдавии и Валахии в 50—60-х годах XVII в. Был вынужден покинуть родину и после долгих скитаний в 1671 г. поступил на русскую службу переводчиком в Посольский приказ. В 1675—1678 гг. возглавил русское посольство в Китай. И хотя результаты посольства были незначительны, созданные в этот период географические труды Н. Г. Спафария явились ценным вкладом в изучение Сибири и Китая XVII в. и населявших их народов (см. подробно: Мясников B. C. Империя Цин и Русское государство в XVII веке, с. 131—163; Мясников B. C., Тарасов В. Н. Труды и дни Николая Спафария. - Проблемы Дальнего Востока. 1985, № 2 и 3).
^15. Вербист Фердинанд (1623—1688) - голландец, миссионер ордена иезуитов. В Китай прибыл вместе с другими миссионерами в 1659 г. В 1660 г. возглавил Астрономическую палату. Пользовался большим доверием маньчжурского императора. С 1671 г. был наставником Канси в изучении европейских наук. Ф. Вербист перевел ряд европейских сочинений по астрономии и математике на китайский и маньчжурский языки (см.: Baddeley J. F. Russia, Mongolia, China. Vol. 2. L., 1919, c. 433—435).
В 1682 г. совершил поездку вместе с цинским императором в Маньчжурию, после чего был назначен одним из руководителей Гунбу (Министерства общественных работ) по осуществлению программы оснащения цинской армии европейским вооружением. Под его руководством был построен первый пушечный завод в Пекине.
Принимал активное участие в качестве переводчика в переговорах с Н. Спафарием, которому сообщал ценную информацию об истинных намерениях цинского правительства. С посольством Спафария Ф. Вербист направил царю Алексею Михайловичу просьбу о зачислении его на русскую службу в Посольский приказ (см.: РГАДА, ф. Сношения России с Китаем, оп. 2, 1674 г., д. № 2, ч. 2, лл. 289—295).
Предполагалось его участие в переговорах с русским послом Ф. А. Головиным, но Ф. Вербист в 1688 г. погиб (см.: Мясников B. C. Империя Цин и Русское государство в XVII веке, с. 146—147, 166, 195—198, 215 и др.).
^16. Аршинский Данила Данилович, тобольский сын боярский, в 1668—1674 гг. — нерчинский воевода. По собственной инициативе направил в 1670 г. в Пекин посольство во главе с нерчинским сыном боярским И. Миловановым, который предложил маньчжурскому императору быть «под высокою рукою» московского царя (см.: Русско-китайские отношения в XVII веке. Т. 1, док. №   132, 135, 137, 139).
По всей вероятности, этот поступок Аршинского остался без последствий, хотя Н. Спафарий и сообщал в Пекине об «опале» нерчинского воеводы.
^17. Толбузин Алексей Ларионович, албазинский воевода (с 1684 г.), участник и организатор обороны Албазина от маньчжурских войск в 1685 и 1686 гг. В июне 1686 г. умер от ран.
^18. Речь, видимо, идет о защитниках Албазина, которым маньчжуры предложили свободно уйти с оружием и снаряжением. Однако часть служилых людей (около 50 человек) во главе с В. Захаровым, участником посольства И. Милованова в Пекин, маньчжуры «прельстили» перейти в свое подданство. Еще раньше многие из отряда (в 73 человека), направленного в конце июля 1683 г. из Албазина в Бурею, и его командир Г. Мыльник попали в плен при столкновении с маньчжурской флотилией (см.: Александров В. А. Россия на Дальневосточных рубежах, с. 126—128).
^19. Гантимур — влиятельный эвенкийский князь, кочевал между реками Аргунь и Нонни в Северной Маньчжурии, владел «многими даурскими пашенными людьми» по р. Шилке. Отношения с Русским государством установил сразу, как только в Приамурье появились служилые люди. В 1651 г. впервые уплатил им ясак. Не желая ссориться с цинскими властями, сохранял двойное подданство до 1667 г., когда, отказавшись принимать участие в войне против русских под Кумарским острогом, порвал связи с маньчжурами. Об этом сообщалось в отписке нерчинского воеводы Д. Д. Аршинского от мая 1670 г.: «В прошлом... во 175 году при Ларионе Толбузине пришел из Богдойские земли в Нерчинской острог под вашу великих государей царьскую самодержавную высокую руку князец, родом тунгус Нелюдцково роду, Гантимур с детьми и з братьями и с улусными своими людьми, 40 человек. И ныне тот Гантимур з детьми и з братьями и с улусными людьми платит вам, великим государем, ясак в Нерчинском остроге по 3 соболя с человека» (см.: Русско-китайские отношения в XVII веке. Т. 1, док. № 135, с. 275).
Опасаясь претензий Гантимура на прежние владения в районе р. Нонни и влияния его на тунгусские племена, переселенные в глубь Маньчжурии, цинское правительство вплоть до заключения Нерчинского договора постоянно требовало выдачи князя (см.: Яковлева П. Т. Первый русско-китайский договор 1689 г. М., 1958, с. 32—37, 109—111; Мясников B. C. Империя Цин и Русское государство в XVII веке, с. 119—121, 134—136, 153—160 и др.).
В июне 1684 г. Гантимур и его старший сын Катанай приняли крещение. Князь получил имя Петр, его сын — Павел. После крещения они были отправлены в Москву, но по дороге в Нарыме Гантимур умер. Его сына Павла в Москве наградили дорогим оружием и одеждой и в марте 1685 г. с подарками для 12 братьев и 9 сыновей отправили в Нерчинск. Павел Гантимуров просил защитить его и весь его род и улусных людей от маньчжуров и монголов. Русское правительство сохранило за ним и его потомством княжеский титул и записало в состав российского дворянства по «московскому списку». Енисейскому воеводе С. Собакину было поручено выстроить ему в Нерчинске дом и от маньчжуров охранять с особенным «радением» (см.: РГАДА, ф. Сибирский приказ, стб. 1355, ч. 1, лл. 60—62, 66—81, 94—97, 106—112).
^20. Речь идет о грамоте цинского императора, посланной еще перед началом осады Албазина московскому правительству и содержащей условия мира. Грамоту в трех экземплярах (на русском, латинском и китайском языках) передали в Албазин А. Л. Толбузину 11 июня 1685 г. отпущенные из плена «промышленные люди» Ф. Тельный и Г. Дмитриев. Такие же грамоты были посланы в Якутск, через Северную Монголию в Селенгинск и через Джунгарию в Тобольск. 15 ноября 1685 г. в Москву была доставлена грамота, посланная через Северную Монголию с казаками Якимом Ивановым и Григорием Фоминым. К концу октября 1685 г. добрались «с листами» до Красноярска трое других русских пленных — Ларион Куликов, Михаил Сафьянчиков и Иван Киселев (см.: Александров В. А. Россия на Дальневосточных рубежах, с. 140, 141).
^21. Головин Федор Алексеевич (1650—1706) — «великий и полномочный посол» России, заключивший в 1689 г. Нерчинский договор с Цинской империей. Крупный политический деятель и администратор; в 1685 г. получил чин окольничего и звание брянского наместника, в 1692 г. — чин боярина и графский титул; с 1699 по 1706 г. — глава Посольского приказа, Военно-морского приказа, второй посол «Великого посольства» в Западную Европу в 1697—1698 гг., первый кавалер ордена Андрея Первозванного (см.: Терещенко A. B. Опыт обозрения жизни сановников, управлявших иностранными делами в России. Ч. 1. СПб., 1837, с. 180—221; Яковлева П. Т. Первый русско-китайский договор 1689 г., с. 128—152 и др.; Русско- китайские отношения в XVII веке. Т. 2, с. 762—763; Мясников B. C. Империя Цин и Русское государство в XVII в., с. 207—263).
^22. Под Мунгальским приказом подразумевается Лифаньюань — Палата внешних сношений. Была учреждена первоначально «для управления всеми монгольскими племенами». С расширением территории Цинской империи под ее управление попали районы Тибета, Синьцзяна, Цинхая. В ведении Лифаньюаня до 1860 г. находились также сношения с Русским государством (см.: Ермаченко И. С. К характеристике государственного аппарата Цинской империи в период завоевания Китая. — Маньчжурское владычество в Китае. М., 1966, с. 159—160).
^23. Имеется в виду, по-видимому, илимский служилый человек Никифор Черниговский, который в 1665 г. руководил народным восстанием в Илимском уезде против местной администрации. Восставшие убили илимского воеводу Л. Обухова и ушли на Амур, вновь восстановили Албазин как русское поселение. В марте 1672 г. по настоянию сибирских воевод московское правительство объявило о помиловании всех участников восстания и в том же году назначило албазинским приказчиком Л. Евсеева на смену Н. Черниговскому. Однако последний находился на воеводстве до февраля 1674 г., когда сдал острог сыну боярскому С. Вешнякову. В 1675 г. по просьбе дауров ходил в поход на р. Ган для возвращения на Амур населения, насильственно уведенного оттуда маньчжурами (см.: Русско-китайские отношения в XVII веке. Т. 1, док. №   198, 199, с. 478—480; Беспрозванных Е. Л. Приамурье в системе русско-китайских отношений. XVII — середина XIX в. М., 1983, с. 30, 31; Александров В. А. Россия на Дальневосточных рубежах, с. 32).
^24. О приезде в Москву Н. Д. Венюкова и И. Фаворова и о письме цинского императора, поданном в Москве, см.: РГАДА, ф. Сибирский приказ, стб. 965, лл. 22—32.
^25. Перейра Томас (1645—1708) — португалец, в 1663 г. вступил в орден иезуитов и как миссионер этого ордена в 1673 г. прибыл в Пекин, где прожил до конца своей жизни, находясь на службе при цинском дворе. После гибели Ф. Вербиста стал главным советником маньчжурского правительства в дипломатических переговорах с Русским государством. Оставил после себя дневники на португальском языке, которые были обнаружены только в наше время и опубликованы впервые в 1961 г. на английском языке. Перевод «Записок Т. Перейры» на русский язык сделан М. И. Казаниным (см.: Русско-китайские отношения в XVII веке. Т. 2, с. 702—731).
^26. Речь идет об Арани, цинском представителе на Хурэн-Бэлчирском съезде. Являлся главой Палаты внешних сношений (Лифаньюань), занимался регулированием отношений с монгольскими владельцами. В 1689 г. возглавил посольство, направленное к Галдану Бошокту-хану для установления мира с джунгарами. Во время войны с Галданом потерпел поражение в сражении на р. Урхуй в июле 1690 г. В 1691 г. вел переговоры о порядке принятия Халхи в состав Цинской империи и фактически был организатором Долоннорского съезда (см.: Златкин И. Я. История Джунгарского ханства. 1635—1758, с. 176, 179, 185, 186 и др.; Ермоленко К. С. Политика маньчжурской династии Цин в Южной и Северной Монголии в XVII в., с. 119—121, 144—146 и др.).
^27. Имеется в виду Галдандоржи — старший сын Тушету-хана Чихунь Доржи. В 1686 г. принимал участие в Хурэн-Бэлчирском съезде, на котором был пожалован в дзасаки. Потерпев в 1688 г. поражение от Галдана Бошокту-хана, бежал в район реки Онгийн-гол. В 1691 г. получил от Цинов титул доло цзэньвана, сопровождал цинского императора от Пекина до Долоннура, где монгольские князья должны были принять маньчжурское подданство. Умер раньше отца Чихунь Доржи, поэтому титул Тушету-хана наследовал внук последнего Дондовдоржи (см.: Позднеев А. Монгольская летопись «Эрдэнийн эрихэ», с. 186, 188, 192, 212 и др.; Мэн-гу-ю-му-цзи. Записки о монгольских кочевьях. Пер. с кит. П. С. Попова. СПб., 1895, с. 59).

Воспроизводится по:

Русско-монгольские отношения 1686—1691. Сборник документов. Составитель Г.И. Слесарчук. Ответственный редактор Н.Ф.Демидова. Издательская фирма «Восточная литература» РАН, Москва 2000г. № 2. С. 22—67.