1686 г. августа 6. — Грамота из Военного министерства Белому царю Русского государства¹.

В наше министерство последовал указ его величества:
Издавна старшины наших соболиных охотников высоч. доносили: разбойные люди из государства, именуемого Лоча, в области р. Амура грабят наших соболиных охотников — чжучеров, дагуров и прочих; к тому же наш Гентемур скрылся и находит себе приют у Лоча. После этого, по слухам, оказалось, что именуемые Лоча суть подданные Белого царя. Когда послали с приказанием произвести расследование и высоч. донести, то Данила, начальник находившийся в Нерчинске, от имени Белого царя высоч. доносил: желаю на будущее время всегда жить в согласии, чтобы оба государства находились во взаимной дружбе, беспрепятственно послали друг к другу посольства и торговых людей. При этом Данила с своей [87] стороны заявил: относительно Гентемура я донес Белому царю, и как только получу от Белого царя приказание его (Гентемура) выдать, без замедления пришлю. По причине грабежей и притеснений наших чжучеров, дагуров и прочих со стороны Никифора и других живущих в Албазине, десять человек головарей было захвачено, и об этом высоч. донесено. После того, как он (Данила) заявил, что они ожидают (по этому делу) распоряжений своего государя, мы узнали, что они действительно русские подданные, и тогда же послали грамоту Белому царю:
Твои послы действительно издавна приходили; и теперь, если ты пожелаешь на будущее время всегда жить в дружбе, согласно твоему заявлению, то возврати Гентемура и впредь не поднимай дел на границах,— при таких условиях будем жить в дружбе и мире.
В ответ на это не было ни грамоты, ни возвращения нашего перебежчика Гентемура, и грабежи и притеснения наших пограничных жителей по-прежнему не прекращались. Позднее прибыл русский посол Николай Гаврилович Спафарий с товарищами и привез обратно грамоты, которые были посланы в прежнее время, заявив, что они не понимают письменности нашего государства. Посла Никол. Гавр. Спафария с товарищами я убеждал, уясняя обстоятельства дела, вернуть [88] нашего беглеца Гентемура и всех прочих и чтобы нам не разрушать взаимной дружбы; (с тем) его и отослал. В ответ на это также ни грамоты не присылали, ни посольство не приходило, а из Нерчинска и Албазина русские люди еще более вторгались в местности (инородцев) Фяка и Килер, жителей убивали и производили пожары. Этирке и прочих двадцать человек солонов, дагуров и орочон, охотившихся за соболями, обманом зазвали в избу, избу зажгли и всех погубили. Так как они (русские люди) не знают законов благопристойности, хотя я их вразумлял, то я нарочно выдвинул цзянь-цзюня и войска, поместив их в Айгуне, Хумаре и других пунктах, и поручил им не дозволять русским людям своевольничать по-прежнему. После этого (наши отряды) захватили в плен всех русских, поднимавшихся по р. Амуру, а также бывших в местности Хенгунь, но никого не убили, а дали пищу; военные власти, вручив русским полоненникам Ивану и Михайле-молодому грамоту, отослали, убеждая начальников, бывших в Албазине и Нерчинске, вернуться в свои места. Так как после этого (русские) по-прежнему принимали наших перебежчиков и в свои пределы не возвращались, то я приказал нашим войскам выступить,— они осадили Албазин и всех Лоча взяли в плен; ни одного не убили, но отослали назад, [89] убеждая их мало-помалу перейти в свои пределы и в наши места не приходить. В то время, как наши войска возвращались назад, русские пришли в Албазин, поселились и снова убивали наших подданных. В том предположении, что, может быть, эти люди издавна отвергнутые своим государем преступники, из-за страха не могут возвратиться в свои места или, быть может, они, боясь наказания за свои поступки, не пересылают наших грамот своему государю, — мы по-прежнему написали грамоту на маньчжурском, монгольском, латинском и русском языках:
Ваши русские люди в наших пограничных местах не перестают производить беспорядки; если выслать войска для войны и истребления, то, когда я подумаю, что русское государство с давних пор жило в дружбе с нашим государством,— война и истребление для меня нестерпимы. Поэтому без замедления возьми своих подданных, живущих в Албазине, в любом месте Якутской области поставь границу и посели их; пускай каждый в своих пределах занимается охотой и торговлей. По этому делу пришли грамоту или командируй посла, в таком случае, выступавшие войска я не допущу идти далее и отзову их в пограничные места. При таких условиях мы могли бы жить в дружбе, [90] посылая друг другу посольства и торговых людей.
Написав грамоту, вручили ее по-прежнему русскому полоненнику и из местности Калка отправили его в русское государство.
Если посмотреть, что русские люди и теперь насмерть отстаивают Нерчинск и Албазин, то возникает сомнение: передал ли наши слова своему государю Ник. Гавр. Спафарий? Может быть, и живущие в Нерчинске и Албазине русские люди, все ссыльные преступники, перехватывают на пути наши грамоты и не отсылают их, и Белый царь не знает положения дела? Вследствие этого, теперь в вашем министерстве снова напишите и отошлите грамоту:
От Белого русского царя послы издавна приходили к нам, и мы жили во взаимной дружбе. Русские люди, живущие в Нерчинске и Албазине, притесняют наших пограничных жителей, захватывают жен и детей, убивают и в своих поступках не останавливаются; по этой причине в своих пограничных местах я поставил войска. Хотя несколько раз я говорил им (русским людям), чтобы они отступили в Якутскую область, установили пограничную линию, и чтобы каждый в своем месте занимался охотой и торговлей и жил в благополучии, однако они не уходят, насмерть отстаивая Нерчинск и Албазин. Теперь пускай Белый [91] царь возьмет назад своих подданных, в любом месте Якутской области поставит пограничную линию, и пускай каждый в своем месте занимается охотничьим промыслом и живет в благополучии. В противном случае, невозможно, дав свободу их русским людям, допустить притеснять наших пограничных жителей. Если вследствие этого наши войска, стоящие на границах, дойдут до необходимости подстерегать, ловить и убивать русских людей, то это не может быть согласно с моими намерениями, по причине моего расположения к далекому государству; а когда будет нарушена стародавняя дружба, то и русским людям также, согласно их желанию, невозможно будет ни охотиться, ни вести взаимной торговли.
Ясно изложив этот предмет, напишите грамоту и отошлите для уведомления русскому Белому царю. Пускай Белый царь без замедления пришлет мне грамоту или отправит посла, будет ли то сухим путем или водою, — по его усмотрению. Если же для прибытия посла встречается затруднение, то пускай грамоту, мне адресованную, он перешлет через государство Си-янское или Голландское.
Ради вышеизложенного нарочито послали.

Кан-си, 25 г., 8 мес., 6 числа.

Примечания:

1. Две одинаковые грамоты, в маньчжурских подлинниках, сохранились в делах Моск. Архива М.И.Д. В Москву они были доставлены: одна через голландское торговое посольство, бывшее в Пекине в 1686 году, другая через иезуита Филиппа Гримальди, который по повелению императора Кан-си, в 1686—87 гг. ездил в Европу.

Воспроизводится по:
 
 Некоторые маньчжурские документы из истории русско-китайских сношений в ХVII-м веке. Записки восточного отделения императорского русского археологического общества. Том XXI. Вып. 2-3. СПб. 1912 с. 86—91.